Она легко касалась больного места, и кобыла стояла, не решаясь двинуться. В круглых тёмных глазах отражался голубоватый свет, окутывающий руки колдуньи. Тонкая искрящаяся паутина оплетала распухшую мышцу, заворачивала в кокон, проникала под грубую лошадиную кожу. Скакунье бы испугаться, шарахнуться… Ходят же слухи: не любит живность нечистой силы. Но лошадь стояла спокойно, не отводя любопытного взгляда, едва шевеля ноздрями. Так может магия колдуньи вовсе и не дурная, раз так принюхивается, тыкается мягкими губами что хромоножка, что Каурка, не пожелавшая оставаться в стороне от действа?

И сама Талла точно звёздочка, упавшая в снег. Прикрыла веки, улыбается чему-то неизвестному, таинственному, знает что-то, недоступное жестокому наёмнику и изголодавшемуся по чуду служителю. Нити сияли и колыхались, но не в такт ветерку, а точно от чьего-то тёплого дыхания. Чьего-то, кого не разглядеть простым смертным, сколько не всматривайся в полумрак, расступившийся от отблесков волшебства на белом полотне. И каждая снежинка ловила это сияние, пропускала через себя и возвращала к чутким бледным пальцам ворожеи. Дурная… Но такая красивая!

— Верд! — Санторий тихонько тронул наёмника за плечо.

— Тш-ш-ш! — велел тот. К чему слова, когда рядом — волшебство? Слова подождут. Но Санни не отставал.

— Верд…

— Позже, — непривычно спокойно, без крохи злости попросил охотник.

— Верд.

— Ну что тебе?

Вынужденный оторваться от дива, он сейчас и за меньшее надрал бы приятелю уши. Но служитель ещё и ляпнул то, от чего наёмник вовсе вскипел:

— Не нужно продавать её…

— Заткнись, Санни.

— Посмотри на неё, — не унимался святоша. — Она же живое чудо!

— И мне отвалят за него кучу денег, — Верд палкой поправил угли, опасаясь снова поднимать глаза на колдунью. Чего доброго, мелькнёт мысль, что не такую уж ерунду городит Санторий…

— Ты позволишь запереть её в клетке?

— Если клетка удобная, то отчего ж не запереть.

Эх! Слишком сильно саданул палкой по кострищу! Треснула надвое, упала в огонь, взметнув сноп искр. Талла вздрогнула, но не повернулась, а вот хромая лошадь укоризненно фыркнула.

— Она же невинная девочка! — неубедительно, но горячо возразил служитель.

Верд повернулся к нему, уставился на переносицу колючим взглядом, который (Санни прекрасно это знал!) не мог выдержать никто.

— А я — твой друг!

— Бывший друг, — с горечью напомнил служитель.