Али-Баба хотя ничего не понимал, но смотрел на них снизу вверх своими черными, выпуклыми глазами и интуитивно, с каждой минутой становился все бледнее.

«Хувер» качнуло, взревели винты, и Сергеев почувствовал, что катер теряет ход. В кабине стало ощутимо холоднее.

– Обороты падают… – выговорил Вадим, поворачиваясь к Сергееву. Голос у него был хриплым и дрожащим. – Это смазка застывает… Сейчас винты…

Он не успел ничего добавить, катер задрожал всем телом, как в агонии, и моторы заглохли. Сергееву показалось, что кто-то огромный и пушистый и при этом холодный, как космос, положил на «хуверкрафт» смертоносную длань.

В кабине воцарилась тишина, нарушаемая лишь гудением отопителя, потрескиванием остывающего металла и дыханием четырех человек, запертых в тесной, как консервная банка, машине.

Михаил оглянулся, вытащил из угла спальные мешки и начал застилать ими ящики.

– Быстро! – приказал он тоном, не терпящим возражений. – Делаем помост, и все вместе на него, под одеяла и мешки. Все, что есть!

Несмотря на работающий отопитель, в кабине уже был минус, и температура продолжала падать с ужасающей скоростью. На крышке люка, изнутри, словно накипь на краю кастрюли, начала расти ледяная пенка.

Не прошло и полминуты, как все четверо сбились в кучу, словно отара овец, застигнутая ураганом в горах. Прижимаясь к друг другу и к разогретому отопителю, накрывшись с головой мешками, армейскими одеялами, куртками, они с ужасом прислушивались к посмертному звону беззащитных, умирающих в лесу деревьев.

Донн-н-н-нг! Донн-н-нг!

И снова… И снова…

Холод запускал свои ледяные пальцы в клубок из израненных, немытых, изможденных тел, силясь выхватить хотя бы одну жертву себе на ужин, но вынужден был отступить. Сергеев, уже было замерзающий, начавший воспринимать действительность отстраненно и замедленно, потихоньку приходил в себя. Вместе с ясностью сознания к нему вернулось обоняние.

Он уловил запах слабости и смерти, исходивший от Матвея, гнилостный душок воспаленных ран, которым пахли бинты Али-Бабы, и резкую, как нашатырь, вонь пережитого недавно страха от некогда безбашенного коммандос. Свой запах он тоже услышал. И тот его не порадовал.

Михаил встал, откинув в сторону спальный мешок. На стенах, потолке и полу кабины слоем лежал иней, но мороз отступал, и вокруг отопителя начало расползаться влажное пятно от подтаявших ледяных кристаллов. Дыхание по-прежнему парило, но уже не выпадало на одежду.

– Иншалла! – проговорил Али-Баба слабым голосом. – Аллах акбар!

Подольский глянул на него искоса, но ничего не сказал.

– Спасибо тебе, Сергеев, – произнес араб. – Я запомню, что выжил сегодня по воле Аллаха и благодаря тебе.

– Это хорошо, что ты запомнишь, – отозвался Сергеев. – Может быть, мне когда-нибудь пригодится твоя благодарность.

Лобовое стекло было покрыто изнутри толстым, как минимум в сантиметр, слоем изморози. Михаил попробовал потереть его перчаткой, но ничего из этого не вышло. Нужно было ждать, пока машина прогреется изнутри. И заводить двигатель было нельзя. И что случилось с топливом, пока было непонятно.

Сергеев приоткрыл одну из канистр, стоящих в кабине, – по консистенции бензин напоминал густое желе.