9

Старлицу осточертели авиаперелеты. Самолет представлялся ему теперь слишком чистым, нечеловеческим, отупляющим транспортным средством. Он взял в Стамбуле напрокат дешевый автомобиль и радостно покатил через всю Турцию в плотном потоке местных приверженцев скоростной езды по плохим дорогам. Он нашел Зету в номере Немки. Девочка крепко заснула, не вынеся голода, расстройства биоритма из-за дальнего перелета и нервотрепки, неизменно сопровождающей фанатичное поклонение поп-звездам. Сон пошел ей на пользу. Теперь она радостно барабанила пальцами по своему персональному чемоданчику из телячьей кожи.

— Правда, папа, иметь много денег — это здорово?

— Еще бы!

— Когда Немка заработает свой миллион? Старлиц откашлялся.

— У Немки талант. У нее лимузины, ее встречают орущие толпы. Но таланта сохранить денежки она лишена.

— Знаешь, что она мне сказала? Что люди думают, будто быть звездой здорово, ведь она носит красивые шмотки и не вылезает с вечеринок. А она вкалывает не разгибаясь, папа. Все время в гимнастическом зале, никогда не наедается досыта. Она говорит, что дождется Y2K, заберет свой глупый миллион, вернется домой, в Бремен, и завалится спать лет на пять. Якобы такой у вас договор.

— Возможно, так и будет, но это уже не наша проблема. Помочь «Большой Семерке» теперь невозможно. Она застряла в Турции и преображается на глазах. Скоро от нее вообще ничего не останется. Если кто-то и вырвется из повествования и унесет с собой заработанное, то это будем мы.

Зета погрузилась в задумчивое молчание, сменившееся через некоторое число километров укаченной угрюмостью, близкой к рвоте.

Переночевав в Анталии в приморском отеле, они погрузились с утра на автомобильный паром, отправлявшийся на турецкий Кипр. На берег они сошли зеленые от качки и дизельного выхлопа и снова покатили по суше, через остров, к Лефкосе с ее тесными средневековыми улочками.

Виктора они отыскали в рабочем квартале столицы турецкого Кипра. Виктор облюбовал обшарпанный ресторанчик на первом этаже иссеченного пулями многоквартирного жилого дома шестидесятых годов. Там было уютно, как в бункере: толстые бетонные стены, маленькие, затянутые занавесками окошки на северную сторону, единственная дверь. Когда-то в доме был выход на юг и соответствующий приличный вид из окон — на Зеленую линию и греческий Кипр. Немудрено, что южную стену наглухо заложили кирпичом.

На Викторе была цветастая рубаха, темные очки, модные брючки цвета хаки и псевдоитальянские турецкие ботиночки. Он поглощал густое темно-красное харчо. За соседним столиком утоляли голод четверо солдат ООН — усатые аргентинцы в сапогах, камуфляже и небесно-синих беретах. За острым кебабом они болтали по-испански о местных шлюхах. У них были внимательные глаза снайперов, однако служба в войсках ООН не слишком их тяготила. На свете наперечет уголки, где ветеранов Фолклендской кампании [85] согласны считать миротворцами.