Михаил продемонстрировал ключ от собственной спальни и положил его на полку.

— Я не буду заходить, — пообещала Айка больше самой себе. — Я нелюбопытная.

Тут Михаил отчего-то рассмеялся, потрепал её по голове и похвалил за то, что она читает правильные сказки. Это было обидно и лестно одновременно; а ещё, похоже, у него температура подскочила, потому что рука оказалась горячая, а в спальню он уходил, шатаясь и цепляясь за косяки.

До двух часов Айка честно пыталась заснуть, но потом сдалась и начала думать про всякое. В основном — про собственную глупость и про то, кого уволит директор, чтобы другие не остались без премий. Выходило, что уволить нужно кого-то крупного, иначе денег хватит только на лишнее пирожное к ежедневной чашке кофе.

А потом ночь перестала быть спокойной и тихой.

Михаил сперва заворочался шумно, затем забормотал; уронил что-то стеклянное, но не разбил и успокоился. Но тишина действовала на нервы даже сильнее. Мерещился навязчиво запах дряни. В конце концов Айка не выдержала, взяла ключ и на цыпочках прокралась к запертой двери, не собираясь, разумеется, открывать — только послушать.

Звук дыхания не понравился бы и самому беспечному оптимисту — неровный, с хрипами и сипами.

«У него нет бороды, — храбро напомнила себе Айка. — И душить меня он не будет, это незаконно».

Стало поспокойнее — получилось даже с первого раза попасть в замочную скважину.

Дрянь в комнате успела затянуть весь потолок и хищно свесилась к кровати, сворачиваясь вокруг шеи спящего петлёй, но больше всего напугало Айку не это, а то, что Михаил был бледен, как студент перед сессией, на оклик не отозвался и на включённый свет не отреагировал.

Температура у него оказалась под сорок.

Он и проснуться толком не сумел — послушно вытерпел присутствие градусника под мышкой, затем проглотил таблетку и выпил невкусный лечебный чай. Айка дождалась, пока лекарства подействуют, а потом намочила мягкое полотенце, хорошенько отжала и начала вытирать липкий лоб, руки и горло.

Выражение глаз у Михаила постепенно становилось осмысленным, но каким-то странным. Чем именно — Айка понять не могла, но на всякий случай держалась осторожно и помнила о Синей Бороде. Но, когда уже собралась вставать и уходить, почувствовала хватку на своей руке.

Отступила машинально — и под ногой хрупнули очки.

Своевольные брови у Михаила дёрнулись.

— Алла, вы ведь понимаете, что теперь будет, — сказал он жутким спокойным голосом. — Зачем вы вообще приехали?

И что-то такое у него происходило в голове, наверное, потому что притихшая дрянь на потолке зашевелилась вновь и начала медленно собираться в огромную «губку» над кроватью. У Айки в мозгах от этого тоже щёлкнуло, и стало вдруг тоскливо-тоскливо, обидно-обидно.

— Потому что дрянь, — сказала она честно. В горле стоял комок.

Брови у Михаила недоумённо сдвинулись к переносице:

— Что?