– Много людей заболело? – спросил князь.

Будый и остальные находившиеся в шатре военачальники, включая посадника Новгородского Коснятина, стали отводить глаза.

Ответ князь Ярослав знал и сам. Каждый день всё больше и больше людей начинали хворать. Основной проблемой был холод. Люди замерзали у костров и голодали, так как провизию на такое воинство доставлять было очень сложно.

На другой стороне Днепра встало киевское воинство, которое было куда более малочисленным.

– Если переправиться сегодня, – спросил князь Ярослав у воевод, – то сможем ли мы ударить неожиданно для киевлян?

Воевода Будый отрицательно покачал головой.

– Они только этого и ждут, княже, чтобы, когда мы решим переправиться, запрудить Днепр нашими телами. Мы будем терять за одного киевлянина по сотне новгородцев.

– Конунг, – проговорил Эймунд, предводитель варягов, – если я дерзну переправиться на другой берег чуть выше по течению и зайду киевлянам в крыло, то у тебя тоже будет возможность ударить.

– Не получится, Эймунд, – возразил Будый, – киевляне следят за рекой. Разъезды их повсюду. Есть хуже новости: к Святополку идёт пять тысяч печенегов. По всей видимости, он нанял их для борьбы с тобой. Когда печенеги присоединятся к его воинству, то силы киевлян смогут не только обороняться, но и, переправившись на нашу сторону, начать тревожить наше воинство.

Князь Ярослав встал со своего места и медленно, глотая боль, заковылял к выходу из шатра. За ним последовали все остальные. На улице князь вдохнул полной грудью холодный воздух.

– Днём то дождь, то дождь со снегом, ночью мороз, – проговорил князь, – а люди спят на земле. Шатров у нас почти нет, лишь у дружины.

– Холод сделает их отчаянней, – себе под нос пробурчал Будый, – в бою согреются, как только искупаются. Здесь, как говорится, сказать нечего. Боги, в смысле Бог, природе говорит, какой быть погоде. Люди тут не в силах что-то изменить.

– Если мы не перейдём реку, то люди начнут разбегаться. Уже есть те, кто домой собрался? – спросил князь Ярослав.

– Есть, – неохотно отозвался воевода Медведко, муж ещё не старый, почти ровесник Ярослава. Судя по всему, когда его нарекли этим именем, то уже тогда он был богатырём недюжей силы.

– Много?

– Пока нет. Но вот что я, князь, у такого вот человека нашёл. Он ведь сбежать решил, а перед этим по карманам у товарищей прошёлся, во всяком случае, так говорил. Вот, смотри.

Медведко протянул Ярославу серебряную монету. Тот, взяв её, повертел в руках, а затем вернул воеводе. За воровство надо виру собирать или, быть может, даже руку рубить.

Будый отвернулся. Он с ужасом представил, что его бывший воспитанник сейчас снова начнёт свою песню о том, что надобно законы по всей Руси ввести, и окончательно опозорит его. Не княжеское это дело о законах речь вести. Со стыда сдохнешь с таким вот воспитанником.

– Надо наказывать воров. Наказывать, не разбирая, какого они рода. Всякий должен иметь право убить ночного татя на воровстве, но коли уж продержали до утра, то надо судить его, ибо убиение связанного тоже есть преступление, – гневно проговорил князь Ярослав.

– Так это-то понятно, князь. Мы его убили, правда, на рассвете. Словно нутром почуял я, что тебе не понравится, если его днём убивать будут. Так сказать, ночью брал – ночью и пал. Я о другом. Серебряник этот очень похож на монету твоего отца Владимира, только вот смотри, не такая она, – сказал Медведко, – узор на ней иной.