— Лугель! — Опознал я агрессора в монашеской сутане, довольного как нюхнувший валерьянки кот. — Ну и рука у тебя! Такой только поленья колоть, причем без топора!

— Хм, извини. — Чуть смутился парень. — Вечно я силы не рассчитываю. Виверна я, кстати, продал. За три с половиной сотни. Можно было бы взять и больше, но у нас тут все‑таки не столица империи и даже не крупный торговый порт…Твои сто сорок монет могу хоть сейчас отдать. Только у меня все деньги в келья лежат.

— Пошли. — Не стал отказываться от приглашения посетить храм я. Когда еще такое удастся…Да не во главе штурмующей его армии. — И на счет цены не беспокойся. На выпивку нам однозначно хватит.

— Сие грешно. — Возвел глаза к небу монашек и против воли насупился, как мышь на крупу. — Во всяком случае, так мне отец Альбер каждый раз говорит, когда я вторую рюмку церковного кагора себе налить пытаюсь. А сам он меньше трех не выпивает!

Храм, выглядящий снаружи более чем внушительно, внутри оказался каким‑то тесным…Но неожиданно уютным. Каменная глыба алтаря в центре излучала мягкий белый свет, отражающийся от покрытых росписями стен, серебряных кубков с родниковой водой и тарелок того же материала, в которые оказалась налита обычная немудреная куриная лапша. Обитатели данного места изволили обедать, скромно примостившись за небольшой круглый стол у самых дверей. И к моему полному удивлению настойчиво приглашали присоединиться к ним и гостя, придерживающегося мягко говоря, совсем иных догматов. Впрочем, кроме посуды иных предметов роскоши у них вроде бы не было. Во всяком случае, трапеза была простой деревенской пищей, лавки перед алтарем стояли деревянные и даже не украшенные резьбой, а довольно большой ковер для более удобного коленопреклонения перед алтарем, давно выцвел и вытерся.

— Спасибо тебе за Лугеля. — Пояснил свое гостеприимство прелат Антоний. — Он парень туповатый, но хороший. И если бы его съел виверн, мне пришлось бы самому мыть полы в кельях и бегать по поручениям. А это в пожилом возрасте уже совсем не так‑то просто.

— Эй! — Возмутился монашек, являющийся самым молодым из священнослужителей и очевидно потому выполняющий большую часть физических работ.

— Ну, мне тот ящер сразу не понравился. — Пожал я плечами. — А вас разве не смущает, что я друид?

— Почитатели природы не обязательно злые или плохие люди. Часть из них просто заблуждается и упорно цепляется за старые обычаи, не желая принимать перемен. — Пожал плечами один из жрецов, чьего имени я не запомнил. — И еще у них свои представления о разрешенном и недопустимом…И вот обряды вроде гадания по внутренностям, ритуальные проклятия, поклонения и напитка силой голодных духов, а также прочая мерзость то как раз и вызывают резкое неприятие верных сынов церкви. Но пока тебя не смущает священный свет этого места, а благословленный кагор легко льется в рот для поднятия аппетита и не становится поперек глотки, значит все в порядке. Ты не упал во тьму. Ну а вытянуть тебя к свету это как раз наша обязанность.

— Мы закончили! — Заглянул в храм заросший бородой по самые брови мужик, все еже сжимающий в одной руке молоток, а в другой топор. — Можно аутодафе хоть сейчас начинать. Нам тут оно так…За работу рассчитаться бы.

— Это не ко мне, это вам к гномам. — Нахмурился Антоний. — Они всю кашу с проведением казни во время завтрашней ярмарки заварили, пусть теперь и оплачивают.

— Кого жечь будем? — Чуть напрягшись, уточнил я и отложил в сторону тарелку с недоеденной лапшой. Аппетит как‑то пропал…

— Ведьму темную. — Вздохнул прелат, подперев голову ладонью. — Хотя я всячески возражал против проведения именно аутодафе. Нет, в виновности и греховности сей особы никаких сомнений нет. У неё же все прямо на лице большими буквами написано. Но доказательств совершенных преступлений именно против веры или творимых над людьми кровавых измывательств мы же не имеем. А то, на чем её схватили, есть лишь обычное уголовное деяние.

— Угу. — Поддакнул ему Лугель. — Ну, пробралась в коробке с припасами на борт купеческого корабля гномов, ну начала ковырять дырку наружу не в том направлении, ну подмочила ему трюм и товары….А после оказала сопротивление при попытке задержания и зарезала двоих бородатых. Повесили бы ее, да и вся недолга.

— Наденем на шею мешочек огненного порошка. — Предложил тучный монах, дожевывая куриную ножку. — Конечно, такое обычно применяют только к раскаявшимся грешникам…Но можно же нам немного побыть милосердными, верно?

— Хорошая идея. А то она хоть и темная, но молодая, живучая и по — своему красивая. Если будет страдать и мучиться слишком сильно опять шепотки пойдут, что мы из‑за обета целибата зверствуем…Хотя вот к вынесению этого приговора никто из нас ни малейшего отношения не имел! — Кивнул Антоний, катая между пальцами небольшой хлебный шарик. — Я еще попробую уязвимость к огню наложить, вроде осталась в голове пара формул из изучавшейся в юности стихийной магии. Тогда даже охрипнуть от криков как следует не успеет, прежде чем пламя до мешочка со взрывчаткой дойдет.

— Кстати, если уж речь зашла о казнях и темных… — У меня в голове мелькнула забавная идея. — Святые отцы, уж простите, если глупость скажу, но мучает тут меня один вопрос касательно ваших порядков…

— Да — да! Задавай же его скорее! — Подался вперед прелат, глаза которого вспыхнули азартом фанатика, дорвавшегося до любимого дела. Просвещения заблудших душ касательно тонкостей веры. — Мы для того и нужны, чтобы такие беседы вести! Ну, не только для этого, конечно….Но и для этого тоже.

— Так вот, вы же не одобряете артефактов, ради изготовления которых приносились жертвы? — Уточнил у них я, стягивая с рук недавно купленные перчатки. — А если для создания использовались части тела разумных существ, это тоже считается, верно?

— Безусловно. — Закивали монахи, чуть ли не синхронно, благо разногласий по этому вопросу среди них не нашлось.