Однажды я услышала одного певца. Менестрель исполнял очень грустные куплеты, и люди не задерживались рядом. Вполне вероятно, дело было не в стихах, а в пробирающем до костей гнусавом голосе. Но в мои десять он казался олицетворением сладкой печали. И я именовала его про себя «голосом гибнущей чайки», даже не подозревая, насколько была права.
Я сидела, самозабвенно слушала и не позволяла слуге меня увести. Хочу сказать, он бы и не смог, в десять лет у меня был на редкость противный характер. Порой я пускала в ход зубы и даже дралась. Когда менестрель закончил, осталась только я. Он подозвал меня к себе и спросил, не хочет ли малышка услышать удивительную историю о драконе. Менестрель долго говорил о жарких странах, рассказывал, как он ходил по барханам, а потом наконец приступил к главному. На юге, оказывается, драконы были в порядке вещей. Они жили на скалах, а детей выращивали в пустыне. А еще любили замки, из-за чего происходило много странных, иногда веселых, а иногда трагичных событий.
Меня это не интересовало, я хотела слушать о драконе и постоянно перебивала. Но вместо того, чтобы рассказать, менестрель показал. Наверное, хотел напугать, потому что даже крошечный дракончик выглядел опасно со своим гребнем на голове и шипастым хвостом. Только мне он понравился. Странный и не такой, как у всех. Я его, конечно, выкупила.
Моим родителям до меня не было дела. Потому о дракончике они долго не подозревали. А я с ним играла, как с котенком, и поила молоком. Но когда Огонек подрос, то стал походить повадками на собаку и таскать палки. С тех пор пришлось кормить его мясом. Когда мне исполнилось пятнадцать, он стал размером с хорошего пса и был мне по пояс. Только тогда родители обратили внимание, кто у нас живет, но ничего не сказали. В конце концов, дракон тогда еще не летал и не дышал огнем. Он вообще был очень смирным и послушным. Мы с ним вместе гуляли, купались в озере, я ему читала сказки и легенды. Поначалу с нами играли и другие дети, но постепенно Огонек стал расти и все больше пугал людей.
Когда мне исполнилось двадцать, мы сравнялись в росте, и Огонек полетел. Чудесное зрелище! Мне кажется, это лучшее, что я видела в жизни.
К тому времени моих родителей уже не было в живых, а в замке остались лишь верные слуги. Все женихи, которых пыталась подобрать мне мать, убегали, стоило им увидеть дракона. К двадцати годам я нашла в этом много положительного. Слуги приносили слухи, и я знала, что те, кого прочили мне в мужья, оказывались пьяницами, живодерами или настоящими дураками, которые разбазаривали свои земли.
Единственной печалью и радостью в моей жизни был Огонек. Он с каждым днем все больше ел, часто злился без причины и жег наш сад. Из-за него от нас сбежали все слуги, и остался один лишь Мики, который нам и помогал. Он приносил мясо, готовил и иногда ладил с драконом. Я тоже научилась сама себя обеспечивать чистой одеждой или завтраком и, чтобы купить новых сказок, доходила до базара, который теперь располагался дальше от замка.
Но в остальном у меня была беззаботная жизнь. Я могла целыми днями читать и потом пересказывать все Огоньку. Могла гулять где вздумается, и никто меня не останавливал. Могла есть то, что хочется, и брать без разрешения любые вещи в замке. Мы жили хорошо, хотя иногда на меня накатывала хандра и я хотела встретить хоть одного человека. Но когда к нашему замку прибывали странные люди, готовые победить моего дракона, я позволяла ему избавиться от проблемы. В тот же миг хандра проходила. Жители Хилбора для меня становились все более непонятными. Они прибегали к нам с факелами, проклинали меня, потом жалели, а потом забыли. Вот тогда стало тихо.
Мы росли с Огоньком вместе. Я знала его, он меня. И между нами был мир. Даже когда он случайно снес половину стены в верхнем «морском» зале. Там мы сделали гнездо. Я подумала, что все равно он слишком вырос, так почему бы не отдать ему зал, раз он тут живет?
Он продолжал расти, а я стареть. Наверняка вы знаете, что у людей есть такая скверная привычка. Мои глаза начали быстро уставать, и даже огромное море превратилось для меня в дымку на горизонте. Руки и ноги одряхлели, только тогда я с сожалением поняла, что век мой недолог.
И, с трудом различая буквы, я пишу эти строки только ради Огонька. Чтобы тот, кто придет к нему, хотя бы знал, что этот дракон здесь жил до вас и эта земля больше его, чем ваша.
Я ни о чем не жалею, кроме, может быть, того, что наш сад выжжен. Но Огонек – зверь, его гнездо должно быть отмечено пламенем, я поняла. И ему нужно видеть врага, который может подобраться к стенам, издалека. Повторю, что я ни о чем не жалею, мне нравилась моя жизнь. У меня был самый лучший и преданный друг, который тоже любил сказки. А у кого-то нет и такого.
Когда он почувствует мою немощь, появится огонь. Всего лишь мгновение – и я уйду в вечность. Я видела, как легко и быстро исчезают люди в его пламени. Моя смерть будет быстрой, Огонек обещал.