Блеск
А потом мне позвонили из лаборатории.
У меня было семь восьмичасовых смен в кафе подряд, а когда я не работала в кафе, то сидела в подвале, барахтаясь в «пространстве», которое мне обеспечили. Уилсон держался на расстоянии. Единственной связью с ним оставалась музыка: каждый вечер он по-прежнему играл на своей виолончели, а я слушала под вентиляцией. Я пыталась отучить себя даже от этого, потому что музыка будто смеялась надо мной, над моей тоской, и заставляла чувствовать себя уязвимой и отвергнутой. Но каждый вечер я все равно оказывалась в своем кресле, ждала и слушала, мучая себя, проклиная Уилсона и его «пространство».
И не то чтобы я забыла о том, что должны были прийти результаты ДНК-теста. Не забыла. Но и не ждала с нетерпением. Так что к звонку оказалась не готова.
– Это Блу Экохок?
– Да. Это я.
– Это Хейди Морган из лаборатории «Форенсис» в Рино. Ваши результаты готовы.
Сердце тут же заколотилось, и так быстро, что стало даже больно.
– Хорошо.
Губы онемели, и больше ничего я выдавить не смогла.
– ДНК совпали. Мы хотели бы, чтобы вы вернулись в Рино.
– Ладно, – повторила я. Совпали. Они узнали, кто я. – Мне надо… подумать минутку. Нужно будет отпроситься с работы, купить билет… и… мне надо подумать, – залепетала я, понимая, как по-дурацки звучит мое бормотание.
– Ну конечно, – с теплотой отозвалась Хейди Морган. – Позвоните нам, когда будете готовы. Я связалась с детективом Муди и сержантом Мартинесом. Здесь все очень взволнованы. Такое случается нечасто.
Я пообещала, что буду на связи, и повесила трубку, тут же упав в свое старое кресло, которое так и стояло под вентиляцией в ожидании вечерних симфоний. Не унимающееся сердце успокаиваться не собиралось, как и нервное возбуждение, из-за которого я кусала ногти и постукивала ногами по полу. Мне нужно было кому-то об этом рассказать. Рассказать Уилсону. Но его не было дома, и вообще я на него злилась. Не дав себе времени передумать, я схватила ключи и быстро пошла к двери. Поеду к Тиффе.
В доме Тиффы был портье, и, наверное, очень кстати, так как он успел предупредить ее о моем приходе, позволив хоть как-то приготовиться к моему нежданному визиту. Но она сразу же открыла дверь и втянула меня в прихожую, где стиснула в объятиях, широко улыбаясь.
– Блу! Негодница! Почему не сказала, что приедешь? Я бы заказала обед и шампанское, чтобы отпраздновать! И у меня был бы повод переодеться! Мелоди решила поделиться едой с моей блузкой. Она плюется на все и на всех, так что осторожно. И я бы поменяла ей подгузник, чтобы она произвела хорошее впечатление! А так тебе придется смириться с нами, голодными и плохо пахнущими!
Ее смех был как успокаивающий бриз, и я тут же расслабилась, позволив ей провести себя в спальню.
Детская комната Мелоди была похожа на сад с бабочками и птицами, сидящими на ветках цветущих деревьев. Из дупла в дереве выглядывал бурундучок, семья кроликов скакала по стене над бледно-зеленым пушистым ковром. На потолке нарисовали голубое небо, усыпанное пышными белыми облачками, где еще клином летела стайка гусей. Мудрый филин наблюдал с ветки за колыбелькой, которую укрывал воздушный светло-зеленый полог с вышитыми розовыми цветочками, будто весенний луг. Еще в комнате сидели мягкие игрушки из мультика «Бэмби», а недалеко от кроватки расположилось огромное белое кресло-качалка с подушками в форме цветов.
Это была настоящая сказка, каждая девочка мечтала о такой комнатке. Но мое внимание привлекла малышка в колыбельке. Она агукала и перебирала в воздухе пухленькими ножками. Черные волосики, с которыми она родилась, посветлели до светло-каштановых, а она сама стала больше раза в два. Я видела ее всего пару секунд, но эти секунды глубоко врезались в память. Этот ребенок сильно отличался от воспоминания, но глазки у нее были голубые. Она улыбалась, извиваясь всем маленьким тельцем, дрыгая ножками и ручками, и я поймала себя на том, что улыбаюсь в ответ, сквозь внезапно подступившие слезы. Сожаление, которого я так боялась, из-за которого не приезжала, вовсе не обрушилось на меня волной, как я ожидала. И это были слезы скорее облегчения, чем горя, и я сжала руку Тиффы с благодарностью, которую никогда не смогла бы выразить словами.
– Она такая… такая…