Творческая болезнь

РАБОТАВШИЙ сначала в Швейцарии, уехавший затем в Америку историк медицины и психоаналитик Генри Элленбергер в книге «Открытие бессознательного» показал на примере биографий нескольких знаменитых ученых и философов, в частности Фрейда, Юнга, Фехнера, Ницше, существование связи «страшных болезней», подобных той, что была у Вебера, с последующим творческим взлетом. Он назвал такую болезнь творческой болезнью.

Это редкое психическое состояние, в которое, согласно Элленбергеру, ученый входит, как правило, после длительного периода упорной и непрерывной интеллектуальной работы, не оставляющей даже возможности отвлечения. Это даже не просто работа, а поиск истины, полная поглощенность какой-то идеей. Главными симптомами болезни, следующей за таким периодом, становятся депрессия, умственное и физическое истощение, крайняя возбудимость, бессонница, головная боль. Болезнь может в некоторой степени совмещаться с профессиональной деятельностью и семейной жизнью. Но все равно больной ощущает себя отрезанным от привычного мира, он живет с таким чувством, будто никто не может понять его болезнь и, соответственно, ему помочь. Попытки самолечения лишь усиливают страдания. В целом это, по определению Элленбергера, «полиморфное состояние, которое может принять форму депрессии, невроза, психосоматических недомоганий или даже психоза»[16]. Каковы бы ни были симптомы, они ощущаются субъектом как болезненные, иногда почти на грани агонии, с перемежающимися периодами облегчения и ухудшения. Такая болезнь может обнаруживаться в самых разных условиях у самых разных людей, но преимущественно творческого склада – шаманов, жрецов и священников разных религий, у определенного рода мыслителей, творческих писателей.

Буквально все эти признаки и характеристики болезни легко увидеть и даже документировать на примере Фрейда. По Элленбергеру, начиная с 1894 г. и далее страдания Фрейда, на основании его собственных описаний, можно классифицировать как невротические, а временами – как психосоматические. Но в отличие от просто неврозов концентрация на навязчивой идее имеет творческий характер. Размышление и самоанализ превращаются в безнадежный поиск ускользающей истины. Фрейд ощущает, что находится на грани открытия величайшей тайны или уже обладает ею, но снова впадает в отчаяние. Ощущение абсолютной изоляции – один из лейтмотивов его писем. Притом что нет данных, говорящих, будто Фрейд действительно был изолирован или к нему в это время плохо относились коллеги. Еще один признак невроза – изобилие уничижающих суждений – именно таковыми награждал Фрейд коллег.

Если обратиться к Юнгу, то здесь творческая болезнь продлилась с 1913 по 1919 г. Она характеризовалась такими же чертами, как и болезнь Фрейда. И у одного и у другого творческая болезнь следовала за напряженным периодом интенсивной исследовательской работы. Во время болезни и Фрейд, и Юнг разорвали или свели к минимуму свои связи с университетом и профессиональными организациями. Оба испытывали очевидные симптомы душевного нездоровья: Фрейд говорил о своей неврастении или истерии, Юнг долгие часы проводил бездумно у озера, строил из камешков маленькие замки. Поневоле вспоминаются конструкторы для постройки замков, которые приобретала для больного Вебера Марианна.

Такая болезнь может длиться до трех лет и более. Выздоровление приходит внезапно и быстро; оно сопровождается ощущением эйфории, и за ним наступает нечто вроде трансформации личности. Субъект убежден, что получил доступ к новому духовному миру или открылся этому новому миру. Это, пишет Элленбергер, легко доказать на примере Густава Фехнера, да и у Ницше его самые оригинальные и, можно сказать, экстравагантные теоретические построения совпадали с периодами мучительной творческой болезни. Элленбергер ссылается на Поля Валери, говорившего, что настоящий творческий писатель может даже внешне меняться, принимая образ, соответствующий духу его сочинения. Как может воздействовать на личность ученого его открытие, демонстрирует пример Роберта Бунзена. Когда Бунзен открыл спектральный анализ, его видение мира изменилось и то же произошло с его личностью; с тех пор он «держался как король, путешествующий инкогнито»[17].

Большая часть отмеченных Элленбергером признаков характерна и для болезни Вебера. Совпадающие симптомы описаны в предыдущей главе подробно. Также и ощущение покинутости, недоверие врачам и желающим добра коллегам. Иногда мало чем обоснованная враждебность к определенным персонам: у Фрейда это злобное отношение к много для него сделавшему Блейлеру, у Вебера, например, к историку Лампрехту. Также и расставание с университетами и научными и профессиональными организациями. Простившись с Гейдельбергским университетом, Вебер принял статус «приватгелерте», так сказать, независимого ученого, каковым оставался до 1916 г., то есть до получения профессуры в Вене. Что действительно отличает случай Вебера от описанных Элленбергом, так это отсутствие счастливого выздоровления и эйфории великого открытия. Выход Вебера из болезни оказался долгим и постепенным и вообще, как я пытался показать в предыдущей главе, полностью так никогда и не состоялся. Тем не менее озарение великого открытия имело место, и держался открыватель значительную часть оставшейся ему жизни действительно как король, путешествующий инкогнито. Но об этом далее (с. 190, 274).

Годы болезни, сколь бы ни были тяжки, ознаменовались в то же время серьезным улучшением материального положения профессорской семьи. Марианна получила значительное наследство от умершего деда – текстильного фабриканта из Билефельда. Поэтому потеря профессорского жалования, когда Макс в 1903 г. наконец окончательно простился с университетом, не привела к финансовой катастрофе. Кроме того, семья переехала из съемной квартиры в родовую виллу Фалленштайнов в парке на берегу Некара, заняв там весь бельэтаж. Марианна даже писала в воспоминаниях, как импозантный профессор отдыхал на выходящем в парк балконе, греясь на солнце в чем мать родила и куря длинную трубку. Он вообще любил солнце и во время болезни особенно тяжело переносил туманную, пасмурную Германию. Если не считать месяцы, проведенные в санаториях, болезнь проходила в основном в поездках по Италии (иногда на Лазурном берегу во Франции), длящихся недели и месяцы. Сицилия, Лаго-Маджоре, Тоскана, Неаполь, Рим, Венеция и т. д. – в этих местах найти чету было гораздо легче, чем в Гейдельберге. На первый взгляд может показаться, что период болезни стал для Вебера достаточно приятным времяпрепровождением. Но следует помнить, что, как точно сформулировано в одной из работ, посвященных Веберу, это был жизненный этап, когда «за титаническим подъемом на место любимца богов в вильгельмовской научной системе последовало глубокое падение в болезнь и депрессию, от которых он вроде бы выздоровел, но так и не сумел избавиться»[18]. С этого времени он словно находился на другом берегу, ведь мир больных как бы отделен от мира здоровых непреодолимым препятствием.

С того берега Веберу во время его творческой болезни и после удалось увидеть многое, что не виделось ни ему раньше, ни другим, здоровым людям. Это стало ясно после выхода в свет в 1904–1905 гг. работы «Протестантская этика и дух капитализма» (далее – ПЭ), которая, собственно, и положила начало его мировой славе.

«Протестантская этика и дух капитализма»

Это была первая работа Вебера, вскрывающая соотношение институтов «религия», «мораль» и «хозяйственная организация» в едином целом жизни общества. В дальнейшем именно этой теме Вебер посвятил свои главные социологические труды: «Хозяйство и общество» и «Хозяйственная этика мировых религий» (мы будем подробнее говорить об этом в главе 7).

Тезис Вебера. Здесь же, в ПЭ, Вебер будто бы постепенно подбирается к проблеме и, проведя читателя по лабиринту имен, цитат, идей, чужих и собственных умозаключений, подводит его к формулировке того, что позже назвали тезисом Вебера. Суть его примерно в следующем: Реформация благодаря воздействию своих религиозных доктрин в качестве побочного эффекта вызвала к жизни капитализм, поэтому следование нормам этики протестантизма вело к успеху именно в капиталистической системе хозяйственной организации. Сам Вебер, конечно, так примитивно не формулировал, но это как бы само собой следовало из его изложения, предполагалось или даже, как считают некоторые, «гипнотически» внушалось. Во всяком случае, именно так и была воспринята веберовская работа, благодаря чему и было изобретено само понятие «тезис Вебера». Действительный тезис Вебера, если бы он существовал как таковой, должен был бы быть сформулирован гораздо слабее. Вебер имел в виду избирательное сродство между Реформацией и капитализмом. Поэтому Реформация не «породила капитализм», а «совпала с капитализмом», оказалась ему близка. В формулировке современного социолога тезис Вебера должен выглядеть так: Реформация породила религиозно обусловленный, методически рациональный образ жизни и профессиональную этику, которые лучше всего «подошли» капиталистической организации хозяйства (HPM, 87).

Религия и образ жизни. Нужно последовательно рассмотреть обе составляющие этого «уравнения». Первое – это религиозно обусловленные образ жизни и мораль. Чем вообще должно было быть вызвано стремление к изучению корреляции религии и структуры хозяйства? Сам Вебер отвечает на такой вопрос очень просто: «Мы имеем в виду несомненное преобладание протестантов среди владельцев капитала и предпринимателей, а равно среди высших квалифицированных слоев рабочих, и прежде всего среди высшего технического и коммерческого персонала современных предприятий» (ИП, 61). Причем Вебер не претендует на открытие, прямо говоря, что это неоднократно обсуждалось в католической прессе и на конференциях. Затем он разбирает разные варианты объяснения этого феномена, прежде всего указывая: нельзя объяснять дело тем, что, мол, реформация дала свободу экономической работе и экономическому успеху, которые сами собой, так сказать, без участия религии приобрели капиталистический «стиль». Наоборот, говорит Вебер, Реформация означала не полное устранение господства церкви в повседневной жизни, а лишь замену прежней формы господства иной, причем «замену господства необременительного, практически в те времена мало ощутимого, подчас едва ли не чисто формального, в высшей степени тягостной и жесткой регламентацией всего поведения, глубоко проникающей во все сферы частной и общественной жизни» (ИП, 62). Эта новая регламентация и стала, собственно, механизмом проникновения новой морали в практическое поведение граждан, в частности экономическое. О том, что это за мораль, что это за особенная протестантская этика, мы порассуждаем позднее. Пока что нужно определить, что это за дух капитализма, который, как предполагается, уже существовал и которому так подошла, так пришлась ко двору протестантская этика.

Дух капитализма. Вебер предпочитает не конструировать дух капитализма, развертывая его из нескольких априорно данных предпосылок, а списывать, срисовывать его из материалов, отражающих реальную жизнь и реальные устремления живых людей с предпринимательской ориентацией и предпринимательским огоньком. Свидетельства таких людей и такой жизни оказалось нетрудно найти. Вебер опирается на автобиографию Бенджамина Франклина – человека, не только обладающего предпринимательским духом, но и способного к рефлексии, осмыслению собственного хозяйственного поведения. «Автобиография» Франклина и его «Поучение сыну» оказались подходящими источниками.

Вот краткие выдержки из обширного документа, цитируемого Вебером в ПЭ: