Книги

Драма лихих 90-х. Книга 2. 90-е годы

22
18
20
22
24
26
28
30

А пока маюсь головой. Тут прочитал, что в Германии более трети населения страдают головными болями. У головной боли, ученые подсчитали, есть 169 причин. Стресс, страх и т. д., в том числе и изменение погоды. Я стал с годами весьма метеозависимым, меня, если не убивает, то прибивает жуткая осенне-зимняя серость за окном, темные дни без солнца… Но хватит ныть. На днях записывался на радио. Ще пошла к соседке, к нижней Вале, пили кофе и слушали радио, а там выступал я. Валя: «Твой?» — Ще, довольная: «Мой».

Вышла полоса в «ВК», по вертикали написано: «Страница Юрия Безелянского», там — историческая панорама за январь, календарная колонка и юбиляр месяца — Евгений Замятин (но лет). Из романа «МЫ»: «Завтра — день ежегодных выборов Благодетеля. Завтра мы снова вручим ключи от незыблемой твердыни нашего счастья…»

Счастье — оно у нас каждый день. Пошли на рынок и угомонили рекордную сумму — 36 тысяч (вырезка — 9 тыс. за кг, творог — 5, сливочное крестьянское масло — 10, клюква — 3 и т. д. Купили домашние китайские тапочки для Ще — 3.600).

23 января

19-го ездил в ФИС и купил 13 Рюриков по издательской цене (800), положил книги в авоську и с ней поехал за гонораром. Общий гонорар за публикации в «Вечорке» и «ВК» — 57 тыс., на руки — 49.659. На полтора рыночных похода…

Выступал на «Эхе», «рулевой» была Оля Северская, а Болтянская пригласила в ночную программу о женщинах. Получил письмо еще от одной поклонницы, которая называет мои исторические колонки аббревиатурой МСЭ (маленькая своеобразная энциклопедия) и написала, по поводу звания Почетного кавалера: «Не сочтите за мелкий подхалимаж, но, мне кажется, Вы его заслуживаете более, чем кто-либо…» Армянка — Сусанна Нерсесовна Бабаянц.

22-го вышла полоса о Бальмонте — мой 6-й поэт Серебряного века, Константин Дмитриевич однажды сказал: «Я не анатом русского языка; я только любовник русской речи».

Когда луна сверкнет во мгле ночной Своим серпом, блистательным и нежным, Моя душа стремится в мир иной, Пленяясь всем далеким, всем безбрежным…

Ну, и поразившие меня еще в школе строки Бальмонта: «Я вольным ветер, я вечно вею, волную волны, ласкаю ивы, в ветвях вздыхаю, вздохну, немею, лелею травы, лелею нивы…»

А в эмиграции поэт часто вспоминал Россию и, вспоминая, писал совсем не бальмонтовское:

Мне кажется, что я не покидал России И что не может быть в России перемен. И голуби в ней есть. И мудрые есть змии. И множество волков. И ряд тюремных стен. Грязь «Ревизора» в ней. Весь гоголевский ужас. И Глеб Успенский жив. И всюду жив Щедрин… 30 января

Книга вышла и начались танцы вокруг нее. В «ВК» обмывал ее вместе с начальством азербайджанским коньяком. Потом пришла идея подарить экземпляр Ельцину и сделал надпись: «Борису Николаевичу не для праздного интереса; может быть, что-то и пригодится… С глубоким уважением и искренней симпатией, Юрий Безелянский». Звоню в администрацию Красикову, тот: «Оставьте в экспедиции в Кутафьевой башне», а я-то по наивности думал: пригласят в Кремль. Отнес. Позвонил Красикову, он сказал, что будет искать подходящий момент, чтобы вручить книгу президенту… Штейнбах ездил в Париж на какую-то книжную ярмарку. Французы к Рюрику остались равнодушными, а поляки категорически против: ничего не хотят читать и знать о России. Утешил звонком Церковер, сказав: «Гениальная книга!..» Гениальная — не гениальная, просто такого исторического календаря в СССР никогда не было, без белых пятен да и еще с лихим комментарием.

Позвонил Вознесенскому, мол, вышла первая книга. Андрей поздравил и сказал: «Ты сейчас на слуху…» И это почему-то напомнило мне удивление большой и мудрой собаки при виде резвящегося маленького щенка, — ну, чего радуется?

В «Неделе» вышел 4-й разворот: Сергей Эйзенштейн, Эдуар Мане, Менделеев, Шлиман. Становлюсь энциклопедистом…

6 февраля

30 янв. Майя Гаврилова вручила мне первый том сочинений Аркадия, изданных за ее счет: рассказы, переводы, лирические стихи. Из 480 стихов Аркадию удалось при жизни опубликовать лишь 8, в основном в «Неделе». И вот после ухода вышла книга в твердом переплете на хорошей бумаге, — как он порадовался бы! Но не порадовался, ибо книги так и не увидел (и такая судьба не только у Аркадия Гаврилова, а у многих, к горькому сожалению). Приведу одно стихотворение Аркадия, 1975 год, с эпиграфом из Элиота:

Что легче: умереть, не зная, что за гробом, Иль жить, как все — безропотно ярмо Нести, прислушиваться к жалобам утробы, Прислуживаться и глотать дерьмо?.. О, Господи, Какой я к черту Гамлет! Я русский мальчик с выгоревшей челкой. Мы все такие. Задаваться нам ли Вопросами? Нам нужно с комсомолкой В свой срок в подъездах темных обжиматься. Потом жениться. А потом убраться.

Разумеется, такое в советские времена напечатать не могли. У Аркадия много стихов о гибели и смерти, — он, очевидно, много думал, прикидывал свою судьбу. И как жаль, что я как-то не оценил его и не сблизился с ним. Он этого хотел, а я кочевряжился. Но что об этом говорить сегодня. Сейчас мне остается повторить его слова:

По вечерам смотрю кино, учусь безропотно стареть…

В «Науку и жизнь» пришло письмо от некой Злобиной из Кировской области, честит меня в хвост и в гриву за то, что я оскорбляю, по ее мнению, родину: «Уважаемый Юрий Безелянский! Скажите, только честно, что лично Вам сделали плохого Маркс, Энгельс и Ленин? Вы с такой ненавистью к ним относитесь, что мне (никогда не состоявшей в КПСС, дочери и племянницы репрессированных) просто не по себе. И далее: «Как вам не стыдно так чернить наш строй, который дал все: жизнь, работу, учебу, квартиру, свободное передвижение по стране — и за все это от вас благодарность: ненависть и ложь…» Ну, и т. д. Нет, еще: «…Зато государство у нас было крепкое, мы не смотрели в рот ни Западу, ни американцам, как сейчас…» И в конце письма: «Россия вся растащена и распродана за границу. Когда же заговорит у Вас совесть и русская гордость?»

Вот такой получил «отлуп» за свои писания. Бедная Злобина! Она негодует и злобствует, ибо вся набита советскими мифами (мы лучшие, мы самые!..) и пропитана имперским патриотизмом. Бедный зомбированный совок, ничего не знающий и не понимающий. Кричит только о том, что ей внушили.

В противовес письму получилась рецензия Михайлова на Рюрика в ВК: «…Вероятно, каждому читателю эта книга будет интересна по-своему. Для библиотекаря и учителя она станет подспорьем в работе, для властей предержащих — собранием исторических уроков, для молодежи — чем-то вроде живого и увлекательного учебника истории…События, факты, короткий комментарий, личное отношение к истории умного, тонкого человека. Спасибо Юрию Безелянскому за хорошую книгу». Вот так, хула и хвала. Кому-то я — кость в горле, а кому-то — бархотка по сердцу. Вознесенский по телефону: «Умираю от желания увидеть твою книгу…»

2 февраля — встреча с классиком. Из ЦДЛ на машине (Андрея возит личный шофер?) поехали в Домжур. В ресторан. Посидели за семгой, судаком по-польски (очень вкусно), запивая боржомом и кока-колой. Подсела к нашему столику какая-то Света, Андрей назвал ее постмодернисткой. Общий литературно-богемный треп: об эротике, любовниках, абортах и т. д. Света с вызовом: 90 % писателей ничего не могут! Андрей только усмехался при этом и только подначивал ее на дальнейшие откровения. А я думал, как хорошо, что я далек от этих тусовочных встреч и занимаюсь не трепом, а делом. Потом я подарил Андрею Рюрика («Я кое-кому покажу…» — сказал мэтр), а он в ответ журнал «Дружба народов» со своей поэмой «Россия воскресе» и начертал: «Дорогому Юре — с радостью выходу его уникального календаря — а наш календарь начинался век назад на Серпуховке…» На следующий день Андрей позвонил мне, сказал, что пролистал всю книгу, что такой замечательной книги еще не было, и что я — молодец, удивительным образом сплавил историю и поэзию, и что книга уже отправлена в Израиль и просит дать ему еще несколько «штучек» для нужных людей в разные страны. Вознесенский в роли литературного агента? Уже смешно…

Что еще? В «Работнице» вышел материал о К.Р., и пришлось угрохать кучу времени, бегая и собирая гонорар в разных редакциях. Орловский в «Работнице» выдал мне денежку без всякой ведомости и тут же напел: «Уймитесь, волненья и страсти…» А я тем временем для журнала набросал еще одного поэта-романиста — Алексея Будищева. Потом отдыхал у экрана: «Большой вальс» с Милицей Корьюс. Ще рассказывала, что в юности ее кто-то сравнил с героиней «Большого вальса».

13 февраля

Межкнига собрала 250 заявок на Рюрика (Америка просит 100 экз.; скандинавские страны — 30; 25 — Япония; 10 — Франция и т. д.). Может, переведут и заплатят? (Увы, ничего такого не произошло в смысле перевода и оплаты, — примечание, 10 апреля 2011).

Красиков сказал, что книга интересная и полезная, и что Илюшин передал ее Ельцину. Письмо от Спиркиной, она — потомок Телепневых-Овчина-Оболенских, род идет от Рюрика. Пишет: «Я преклоняюсь перед вашим подвигом, иначе эту кропотливую работу назвать не могу…» В «Известиях» статья Егора Гайдара о «новом курсе». Смысл: реформы закончены, забудьте!.. Новая идеология: «пусть идет, как идет что означает: «пусть валится, как валится». Медленное кружение экономики на месте, не доводя, однако, до коллапса и взрыва… Ходили тут в магазин «придурок» на Соколе. Купили муку, перловку, соль и спички — «фронтовой набор», как пошутил я. Но, правда, есть и дорогие колбасы, конфеты, шоколады, чего не было в эпоху Горбачева-Силаева.