— Кто его знает! — прошептал про себя Делчо Энев, но тут же спохватился. — Да-да, голова кружится! — поспешно согласился он и засмеялся.
— Это относится к молодым людям, — уточнил Павел Папазов. — Особенно к бывшим футбольным звездам.
— Да будет вам поддевать человека, — вмешался в разговор Зюмбюлев. — У одного от табака, у другого от вина, у третьего — он показал на картографа — от женщин — у всех голова от чего-нибудь да кружится. Все мы одним миром мазаны.
— Нет уж, извини, я женскому влиянию не поддаюсь! — запротестовал Делчо Энев.
— Ты? — Зюмбюлев подергал бородку. — А на кого это ты стойку делал, как гончая, — на меня, может? Что, я не видел, что ли?
— Глупости! — Делчо Энев тряхнул головой. — Не такой я человек.
— Так-так! — Зюмбюлев помолчал. Но долго молчать он не мог и, наклонившись, похлопал Андрея по плечу.
— Ты, брат, парень с фантазией. Мне как раз такой и нужен. Садись поближе, я тебе расскажу, как моя Тотка принесла мне живую куропатку.
— А потом товарищ Андреев тебе расскажет, как он однажды набил себе карманы зелеными изумрудами, — подмигнул ему Делчо.
Андрей положил сигарету в пепельницу, опустил окно и встал рядом с картографом.
— А потом ты расскажешь кому-нибудь, как тебя выбросили из окошка. Хочешь?
Делчо Энев побледнел и инстинктивно прижался к спинке дивана.
— Извини, я пошутил, — пробормотал он.
Андреев постоял перед ним несколько секунд, мускулы на лице у него распустились, грустная улыбка скользнула по губам и растаяла в уголках рта.
— И я пошутил, — сказал он. — Ты напрасно испугался.
В купе стало тихо, слышался только ритмичный перестук колес. За окном снопы искр от паровоза вспыхивали и тут же исчезали в чернильной темноте ночи.
— Не хотите слушать моих рассказов, тогда я вам предложу симфоническую музыку в до-миноре, — заявил Зюмбюлев. — Смотрите не пожалейте!
Он подвинулся к двери, в уголок, уткнулся в полы плаща, и через минуту оттуда послышался громкий храп, как будто клокотала в котле солдатская похлебка.
У Делчо Энева, хоть он и любил пошутить, сердце было незлобивое: если ему случалось рассердить кого-нибудь, он быстро раскаивался и старался найти способ поскорей извиниться. Так и теперь: почувствовав, что он задел товарища, попал в самое больное место, он беспокойно заерзал на диване, как будто сидел на колючках. Ему очень хотелось заглянуть в соседнее купе, подсесть к лаборантке, но как это проделать, когда рядом мрачно молчит обиженный человек?
Он подвинулся к Андрею, осторожно положил ему руку на плечо и ласково улыбнулся.