Книги
Драгоценный камень
ОТ АВТОРА
Я написал немало книг. Среди них, вероятно, есть и хорошие и плохие, но все они по объему больше «Драгоценного камня». И, если меня спросят: «Какую из книг, написанных вами до сих пор, вы оцениваете выше всего?» — я назову, наверное, одну из тех, что побольше. Так мне думается.
Но, если меня спросят, если случайно мне зададут вдруг такой вопрос: «А какую из ваших книг вы больше всего любите?» — я не колеблясь отвечу: «Самую маленькую».
И не потому, что я вижу в ней что-то особенно значительное, боже сохрани! Право, ничего такого я в ней не вижу. «Честное пионерское», — как говорит моя дочь. Я люблю эту книгу, потому что я писал ее с веселым сердцем и, как говорится, единым духом, и часы, когда я писал ее, были для меня хорошими часами, очень хорошими. Закончив главу, я вечером читал ее жене, и мы вместе смеялись, и это тоже было очень хорошо.
А любовь? Почему все-таки я люблю эту свою маленькую повесть? Потому, быть может, что речь идет в ней об одной из самых чудесных черт нашего нового человека — об его стремлении к прекрасному, к тому прекрасному, которое вносит радость в человеческую жизнь. Потому, что социалистический идеал прекрасного зовет к самоотверженному служению народу и родине, рождает мужество и благородные порывы, венчает победой стремления советских людей овладеть тайнами космического пространства, вызывает к жизни мечты, проникнутые нашей глубоко человечной социалистической романтикой.
И потому-то я, наверное, и люблю эту свою маленькую скромную повесть. И потому-то, наверное, я и написал ее с веселым сердцем, единым духом и — с любовью.
Драгоценный камень
«...и зеленее их нет ничего на свете».
Я хочу рассказать вам одну чудесную историю. История эта не выдумана. Вы в этом убедитесь, я сам был ее участником. Только не подумайте, что я буду много занимать вас своей персоной, — вы бы умерли со скуки, да и сама эта история потеряла бы тогда всю свою таинственность.
Но прежде всего разрешите представиться: я студент третьего курса, будущий ветеринар. А то, о чем я расскажу вам, случилось во время летних каникул, когда я из десятого класса перешел в одиннадцатый. Как видите, с тех пор прошло уже немало времени. Я забыл некоторые подробности, но за счет этих подробностей я теперь ясно вижу то, что тогда, в мои восемнадцать лет, казалось мне загадочным и окутанным тайной — как страшные истории в книгах Конан-Дойля.
Началось все с одного действительно необыкновенного события.
В то время всеми геологоразведочными работами в стране руководил инженер Слави Спиридонов. Это был невысокий, худощавый, сутуловатый человек с длинными беспокойными руками; над его высоким лбом, изборожденным глубокими морщинами, колыхалась густая грива мягких седых волос.
После разгрома Сентябрьского восстания он эмигрировал из Болгарии в Советский Союз, получил там высшее геологическое образование и в качестве научного работника участвовал во многих славных экспедициях в Сибири и на Урале. Большую часть своей жизни он провел на вольном воздухе, среди природы и, несмотря на преклонный возраст, поражал всех своим темпераментом, неутомимой жаждой деятельности; он все еще не переставал мечтать о новых путешествиях, открытиях и лагерной жизни.
Инженер Слави Спиридонов любил смелых и мужественных исследователей, а к молодым геологам, проявлявшим в работе находчивость и творческую дерзость, он относился заботливо, нежно, как настоящий отец. Он охотно давал им советы, щедро делился с ними своими знаниями и даже лично подбирал им инструменты и снаряжение. А когда его питомцы уезжали надолго, он ходил их провожать и, стоя на перроне, с улыбкой махал им вслед рукой и желал успеха.
Веселый, сердечный с людьми честными и откровенными, он становился непримиримым и суровым, если кто-нибудь пытался его обмануть. Он презирал тех своих подчиненных, которые гнались за дешевой и легкой славой, и его острый язык не давал пощады безвольным и нерешительным.
В этот день Слави Спиридонов вызвал к себе в кабинет руководителя третьей геологической бригады. Она состояла из опытных научных работников, и ее посылали обычно в те районы, где велись поиски каких-либо редких и ценных для хозяйства страны минералов.
Третья бригада готовилась к отъезду.
Ее руководитель, по профессии химик, был одним из тех ученых, которые в самые мрачные годы фашизма до конца сохранили верность прогрессивной науке, несмотря на гонения властей, делавшие их и без того трудную жизнь еще более тяжкой. Как у всякого человека, у него были свои особенности, были и свои странности, хотя на первый взгляд он казался обыкновенным благодушным добряком. Вылю Власев принадлежал к категории людей, признающих истиной только то, что они могут сами увидеть, понюхать и взвесить на точных лабораторных весах. Как научный работник он был известен своей аккуратностью, всегда доходящей до педантизма, и своей склонностью никогда ничего не предпринимать, пока ему не докажут «черным по белому», что его усилия непременно должны увенчаться успехом.
Высокий, грузный, он двигался тяжело и шумно, как старый маневровый паровоз. На его круглом красном лице торчал мясистый, немного загнутый книзу нос с широким вырезом ноздрей, — казалось, нос этот все время принюхивался к какому-то тонкому, неуловимому, но имеющему особое значение запаху. Вылю Власев ужасно потел, но ходил зимой и летом в вязаном шерстяном жилете, а свою широкополую фетровую шляпу, украшенную выцветшей коричневой лентой, он снимал только в лаборатории или служебных помещениях да вечером, ложась спать.
В свои пятьдесят лет он все еще был холостяком. Одиночество тяготило его особенно по воскресеньям и в праздники, но стоило ему задуматься над всем тем туманным и неведомым, что таит в себе супружество, и он довольно потирал руки, как дальновидный путник, сумевший избежать на своем пути серьезной опасности.
В кино он бывал не чаще одного-двух раз в год, в тех исключительных случаях, когда демонстрировался исторический или научный фильм. В театр он ходил последний раз еще студентом. У него было одно развлечение — игра в домино с хозяином и одна страсть — он вел подробные записи обо всем, что казалось ему интересным на службе и в его холостяцкой жизни.