– Спроси, какая программа у них сегодня. Танцы типа фламенко или петь будут? – направил Ваня в спину Марьяне интересовавшие его вопросы. – Судя по тому, как они одеты, тут мюзикл какой-то. Боб Фосс, – помахал он девицам рукой, – Лайза Минелли, «сиксти найн стрит». – При этих словах девицы встрепенулись. – Зе бест. Обригадо.

Продолжить Ване не дала Марьяна, которая вдруг стала сползать по стойке. Подумав, что жене стало плохо, Ваня рванулся вперед. Девицы взвизгнули и бросились врассыпную.

– Вон… отсюда… немедленно, – давясь, будто проглотив косточку, – шипела Марьяна, – любитель фламенко. Я тебе… дам… «шестьдесят девятую»… улицу.

Улица, на которую они выскочили, носила другое название, но контекст оказался такой, что все семиотики мира стонали бы, как стонала от смеха Марьяна, не в силах прийти в себя. Ваня, говоря высокопарно, ничтоже сумняшеся, принял за кабаре небольшой и, как он утверждал позднее, уютный… публичный дом!

Теперь пришло время стонать Ване, правда, тоже от смеха.

– Танцы… – перебивая друг друга, давились они, – фламенко… шестьдесят девять… два идиота… какая программа… они бы тебе показали программу…

– Это… могло произойти… только с тобой, – отдышавшись и утерев слезы, заявила Марьяна. – Только ты мог… в Тулу… со своим самоваром… теперь у них сложится мнение о русских как об утонченных извращенцах. Привести… жену… в публичный дом… да еще чтобы она просила о ночлеге… не поверит же никто!

– Да я и сам не поверю! Хотя вариант не самый худший!

– Подожди, – остановилась Марьяна, – а почему «69-я улица»? Мюзикл же называется «42-я улица», полиглот ты мой?

– Не знаю, – покраснел Ваня, – видимо, не до конца я еще знаю английский язык.

Ночь продолжала наваливаться на Лиссабон, но Ваня с Марьяной, взбудораженные произошедшим, уже не помышляли о ночлеге, продолжая кружить по улицам. Оказавшись в знаменитом квартале Альфама, Марьяна замедлила шаги и озиралась по сторонам, словно выискивая знакомых. Наконец, уверенно завернув за угол, сказала сама себе:

– Точно, здесь! Сколько у нас денег осталось?

– Ну, евро двенадцать еще можем спокойно потратить, а что?

– Пойдем, послушаешь, как звучит душа Португалии. Здесь исполняют фаду. Причем это не развод для туристов, а настоящее фаду для своих, меня отдельно водили, когда я была здесь.

В небольшом помещении стояло с десяток колченогих столиков, в центре возвышалась небольшая сцена с дверью вместо кулис. Оттуда вышли три гитариста, двое с обычными гитарами, третий с круглой («это португеза» – шепнула Ване Марьяна). Не спеша расселись по стульям. Кассир, он же охранник и официант, принес два бокала вина и плошку с маленькими запеченными перчиками. Гитаристы тронули струны.

Если у музыки есть цвет, то можно было бы сказать, что по залу начали переливаться оливково-зеленые волны, но не заполняя пространство, а раздвигая его. Стены словно исчезли, Ваня со стороны увидел себя летящим к горизонту, которого никак не удавалось достичь. Посреди волн пока еще возвышалась сцена, на которую вышла молодая женщина в красном шелковом платье. На плечи крупными прядями падали каштановые волосы. «Caravellas» – неожиданно глубоким, сильным голосом объявила она и почти сразу запела. Помимо глубины, голос у нее был с легкой хрипотцой, как будто она долго стояла на берегу под сильными порывами ветра. Ване почудилось, что это и впрямь была песня не человека, а разговор большого парусного корабля, натрудившего в морях борта и оснастку:

Марьяна прикоснулась руками к его плечам. Он очнулся, едва соображая, что концерт уже закончился. И без того в полутемном зале горела лишь одна лампа, перевернутые стулья покоились на столах.

– Я даже не спрашиваю, как тебе. Вижу… Но нам пора. Корабли вернулись в гавани. А те, что не захотели вернуться, стали необитаемыми островами, – прошептала Марьяна.

Они снова оказались на улице.

– Что будем делать? – спросила Марьяна. – До открытия почти шесть часов, ужасно хочется спать.