“Возможно,” сказал Чацкий.
“Доакса?” спросил я. В конце концов, я тоже могу быть практичным.
“Возможно,” повторил он, что казалось не очень полезным. История о Данко была интересной, конечно, но я был здесь по другой причине. "В любом случае", сказал Чацкий, “это то, чему мы противостоим.”
Похоже, ни у кого, включая меня, не было слов. Я вертел полученные сведения вдоль и поперек, ища способ, который поможет мне справиться с вторжением Доакса. Должен признать, пока я ничего не находил. Но в то же время у меня, кажется появилось немного лучшее понимание уважаемого доктора Данко. Пустой внутри, как и я? Волк в овечьей шкуре. Он нашел способ использовать свой талант во благо, опять же как старый добрый Декстер. Но теперь он слетел с катушек, и начал становиться всего лишь очередным хищником, независимо от того разрушительного направления, в котором вела его его техника.
И довольно странно, одновременно с этим озарением другая мысль пронюхала путь в бурлящий котел темного Декстерова подсознания. До настоящего времени это была мимолетная прихоть, но сейчас это начало походить на отличную идею. Почему бы не найти доктора Данко самостоятельно, и не сплясать с ним Темный Танец? Он был хищником, таким же как все остальные из моего списка. Никто, даже Доакс, не сможет возразить против этого. Если до сих пор я задался вопросом об обнаружении Доктора небрежно, то теперь дело начало приобретать безотлагательность, которая отогнала мое расстройство из-за упущенного Рейкера. Значит, он похож на меня, хм? Мы могли бы подумать над этим. Холодная дрожь пробежала по моему позвоночнику и я осознал, что действительно надеюсь встретить Доктора и подробно обсудить с ним его работу.
Послышался отдаленный раскат грома, возвещающий приближение дневной грозы. «Дерьмо», сказал Чацкий. “Дождь собирается?”
“Ежедневно в это время,” сказал я.
“Это не хорошо,” сказал он. “Мы должны сделать кое-что прежде, чем пойдет дождь. Ты, Декстер.”
“Я?” поразился я, вырванный из медитации над медицинским злоупотреблением служебным положением. Я присоеденился к поездке, но фактически
“Ты,” повторил Чацкий. “Я зайду сзади и посмотрю, что там. Если это он, я вытащу его наружу. И Дебби –” Он улыбнулся её хмурому личику. “Дебби – слишком коп. Она ходит как коп, она смотрит как коп, с тем же успехом она могла бы написать ему письмо. Он почует её за милю. Так что остаёшься ты, Деб.”
“И что я должен делать?” спросил я, всё еще чувствуя справедливое негодование.
“Всего лишь прогуляться до дома, вокруг тупика и назад. Держи глаза и уши открытыми, но не будь слишком очевидным.”
“Я не знаю, как быть очевидным,” сказал я.
“Отлично. Тогда это будет проще простого.”
Было ясно, что ни логика, ни абсолютно оправданное раздражение ни к чему не приведут, так что я открыл дверь и вышел, но не смог удержаться от последнего слова на прощанье. Я наклонился к окну Деборы и сказал, “надеюсь, я выживу, чтобы пожалеть об этом.” Поблизости очень любезно грянул гром.
Я пошел к дому. Под ногами шуршали листья и парочка смятых картонных коробок от детского сока. На лужайку, мимо которой я прошел, выскочил кот, внезапно севший вылизать лапу и посмотреть на меня с безопасного расстояния.
В доме с автомобилями изменилась музыка, и кто-то завопил, “Яхууу!” Приятно знать, что кто-то хорошо проводит время, в то время как я подвергаюсь смертельной опасности.
Я свернул налево и направился вокруг тупика. Взглянул на дом с фургоном у входа, гордясь абсолютно неочевидным способом, которым я его вычислил. На заросшей лужайке и дороге лежало несколько отсыревших газет. Никаких видимых признаков отделенных от тела частей, никто не выбежал и не попытался убить меня. Но пока я проходил мимо, я смог расслышать телевизор, протрубивший начало телевикторины на испанском языке. Мужской голос пытался перекричать истеричного диктора, звякнула тарелка. Порыв ветра принесший первые большие и твердые капли дождя, принес также запах аммиака от дома.
Я повернул обратно. По крыше стукнуло еще несколько капель, громыхнул гром, но ливень пока не начался. Я сел в машину. “Ничто ужасно зловещего,” сообщил я. “Лужайка, требующая стрижки и запах аммиака. Голоса в доме. Или он говорит сам с собой или он там не один.”
“Аммиак,” повторил Кайл.