Дронов видел свой расчет, выдвинутый вперед, и ускорил шаги. Сзади открыли огонь наши минометчики. Там тоже был друг Юрия, командир минометного взвода гвардии лейтенант Ахад Багирли — веселый черноволосый азербайджанец. Мины накрыли атакующих, когда они еще были за ручьем. Вражеская цепь залегла, начала окапываться. Дронову видно было, как впереди касок летели комья земли.
Но едва наши минометы прекращали огонь, фашисты поднимались и продолжали атаку, поливая наши позиции огнем из автоматов и крупнокалиберных пулеметов. Вскоре захватчики достигли ручья, перешли его и стали приближаться к нашим траншеям. А сзади подкатывала другая волна атакующих. И такую картину Дронов видел по всему фронту наступления гитлеровского полка.
Как ни старались наши минометчики, а противник все же приближался к первой траншее обороняющегося батальона. Вот уже из наших окопов ударили станковые пулеметы. Они били слева и справа от Дронова по всей линии обороны. Слева огневые позиции занимали расчеты 2-го пулеметного взвода, которым командовал гвардии лейтенант Владимир Лисянский, справа были его, Дронова, расчеты. Он слышал длинные, размашистые очереди своих пулеметов. И в этой сплошной трескотне слух Дронова различил знакомое «тра-та-та-та». Над полем боя звучала пулеметная «чечетка». Мирзо! Он узнал «голос» бобаджановского «максима», с таким тактом мог стрелять только Мирзо, его ученик…
А Мирзо был во власти боя. Казалось, он забыл обо всем, утратил чувство времени и видел только врагов, помнил только свой солдатский долг.
— Новую ленту, Барот! Быстрей! — поторапливал он своего помощника.
И Барот Юлдашев быстро готовил новую ленту и все делал как надо: старательно заправлял ленту, не допуская ее перекоса и оберегая от песка.
Мирзо говорил:
— Спокойно, Барот. Сейчас дадим «максимке» передохнуть и ты отдохнешь.
Пулемет смолкал, но только на минуту. Мирзо чуть расслаблялся — отжимал спусковой рычаг, отводил ладони от рукояток. А внимания не ослаблял, противника не выпускал из поля зрения. И когда вражеские солдаты, подняв головы, делали новый бросок, Мирзо вновь открывал огонь. Все его мысли были устремлены к стрельбе. Он жил одним желанием: убивать врагов, и убивать как можно больше. И лишь одна «посторонняя» мысль приходила в голову: жаль, что рядом нет командира взвода. Он, конечно, слышал его стрельбу, но было бы лучше, если б Дронов стоял рядом и видел, как стреляет его ученик Мирзо.
Не вместить в годы
…До выступления на телестудии оставалось еще два часа. Виктор Асланович Мурадян решил провести их наедине со своими мыслями. Он хотел было вернуться в гостиницу, посидеть в номере, еще раз полистать записи предстоящего выступления, но ноги сами повели его в противоположную сторону. Он шел все быстрее и быстрее. Со стороны могло показаться, что идущий по улице мужчина с крупными выразительными чертами лица, покрытого плотным загаром, и седой шевелюрой — здешний житель, харьковчанин: так уверенно ходят по большому городу только люди, живущие в нем, знающие с детства все его улицы и переулки.
Августовское солнце припекало, и Мурадян держался теневой стороны улицы. Пройдя два квартала, он свернул на Сумскую улицу и вскоре вышел на площадь Дзержинского. Пораженный ее красотой, Виктор Асланович достал из кармана платок и вытер влажное, горячее лицо. Он остановился и начал жадно вглядываться в открывшуюся панораму.
Он пришел сюда ровно через тридцать лет после освобождения Харькова от гитлеровских захватчиков. В тот день, 23 августа 1973 года, харьковчане чествовали фронтовиков, своих освободителей, прибывших на праздник со всех уголков страны. Подполковник запаса Виктор Асланович Мурадян приехал из Еревана, где после войны нашел и кров и любимое дело. Но был один дорогой для него город — здесь, на Украине, с которым его породнила война…
Опрокинув врага на Курской дуге, наши войска продолжали наступление. Москва салютовала в честь освобождения Орла и Белгорода. На очереди был Харьков. Среди наших войск, наступавших на харьковском направлении, были и воины 89-й гвардейской стрелковой дивизии. Дивизия эта формировалась в Горьком, поэтому ее все звали горьковской. За боевые отличия при освобождении Белгорода соединение получило почетное имя и этого города. Под гвардейским Знаменем дивизии сражались воины более пятидесяти национальностей. Было среди них много украинцев: Середа, Зубченко, Замай, Санько, Дзюба, Никитюк, Саенко… Всем им не терпелось ступить на родную украинскую землю, первыми ворваться в Харьков.
Перед боем заместитель начальника политотдела дивизии гвардии майор Мурадян пришел в полк первого эшелона. Время позволяло накоротке провести партийное собрание. Доклад делал замполит полка. Мурадян внимательно слушал доклад и выступления боевых побратимов. Они звучали как клятва, в них было горячее нетерпение — коммунисты рвались в бой.
После собрания к Мурадяну подошли бойцы, командиры. Выражая общее настроение, красноармеец Санько сказал:
— Эх, скорее бы на Харьков! Там дом мой, семья осталась, полгода никаких вестей…
Виктор Асланович умом и сердцем понимал настроение бойца. Да, дом его рядом, но кто знает, дойдет ли этот солдат-пехотинец до родного порога, да и жив ли кто из родных…
— Теперь уж скоро. Можно сказать, дождался, — сказал Мурадян бойцу. — Вашему полку предстоит штурмовать Харьков со стороны Холодной Горы. Так что вам и брать ключи от города.
— Чем ближе дом, тем тревожней на душе, — поделился Санько сокровенными мыслями. — Чует сердце что-то недоброе. Придется ли свидеться со своими?