Настал февраль, на фронте чувствовалось приближение весны; заметно прибавлялись дни. А прибавка светлого времени оборачивалась новыми успехами в занятиях. Мирзо Бобаджанов все лучше узнавал пулемет, оттачивал технику стрельбы, добиваясь быстроты и точности, учился устранять задержки, тактически грамотно оценивать местность, определять расстояние до целей.

Таджика все больше тянуло к русскому офицеру, у которого было все: и располагающая к себе доброта, и педагогический такт, и отличные командирские данные — требовательность, воля, мастерство. Мирзо с удовольствием учился у него и втайне мечтал научиться вести огонь из «максима» так же искусно, как командир взвода.

Когда стрелял Дронов, в батальоне знали: это он ведет огонь. У дроновской стрельбы была своя «музыка». Он говорил:

— При правильной сборке пулемета, при хорошем уходе за ним можно выбить любой такт — хоть «яблочко», хоть «чечетку».

Да, Дронов владел высшим классом стрельбы, это было настоящее искусство. И Мирзо всерьез «заболел» этим искусством. Он понимал: пока не о «музыке» речь, до этого ему так же далеко, как от Киева до его родного Ура-Тюбе. «Но никому не возбраняется мечтать, — думал он. — Если один может, то и другому не зазорно учиться». А у него такой учитель! Заниматься с ним — не просто интересный труд, а радость! С Дроновым Мирзо не испытывал холода. Он никогда не уставал. И Дронов все больше чувствовал, с кем имеет дело. Опытный мастер видел, что с Бобаджановым стоит «повозиться». И занимался с ним индивидуально.

— Товарищ гвардии младший лейтенант, вы считаете: раз-два-три, чтоб выдержать нужную паузу? — спросил Мирзо после очередной показательной стрельбы.

— Да нет, Мирзо. Все происходит машинально.

— Как машинально? Само, что ли, происходит? — допытывался Мирзо.

— У меня пальцы сами чувствуют, сколько секунд нужно держать гашетку и когда отпустить ее.

Мирзо вздохнул:

— У меня так не получается…

— Ничего, получится. Скоро получится, вот увидишь. Кое-что уже сейчас есть.

Мирзо встрепенулся:

— А что есть?