Новоиспеченного министра изящных искусств, брата Вольдемара, Шеллар невзлюбил с первого взгляда. Была ли тому причиной излишняя информированность советника или же его спонтанно работающий нюх, но неприязнь возникла прежде, чем их представили, а после знакомства и непродолжительного общения только укрепилась.

В юности брат Вольдемар подвизался на ниве искусства, что, собственно, и послужило в глазах наместника достаточным основанием для назначения. С творчеством несостоявшегося барда Харган ознакомиться не потрудился, по мнению Шеллара — зря. Советник искренне полагал, что чудовищные вирши непризнанного поэта повергли бы в ужас даже далекого от поэзии демона. Впрочем, лезть не в свое дело и указывать шефу на ошибки в расстановке кадров советник не стал, ибо умный и толковый министр не вписывался в его планы.

Несмотря на пятую ступень посвящения, брат Вольдемар в душе так и остался непризнанным поэтом, ибо, как полагал образованный советник, сие есть не профессия и даже не состояние души, а вовсе даже тип характера. Министр по-прежнему кропал ночами нетленные шедевры, жертвами которых становились безропотные подчиненные, носил противоречащие уставу кудри до плеч, о помывке коих вспоминал в лучшем случае раз в две недели, и обожал поговорить за кувшином сорельского о презренном быдле и бездарных ничтожествах, неспособных оценить глубину мысли и утонченность души истинного творца.

В то же время (не иначе как под действием посвящения) благо ордена и свои служебные обязанности брат Вольдемар понимал четко и в промежутках между сочинением стихов и беседами о возвышенном не ленился проводить разъяснительную работу среди столичных деятелей культуры. По расчетам Шеллара, за прошедшую луну министр изящных искусств успел снискать всеобщее неуважение и искреннюю ненависть всех мало-мальски стоящих бардов Даэн-Рисса. К счастью для брата Вольдемара, боги уберегли его от личного знакомства с Кантором, но можно было не сомневаться, что при малейшем намеке не то что на восстание, а даже на незначительные городские беспорядки творческая интеллигенция в едином порыве, не сговариваясь, ринется к министерству и поквитается с окаянным графоманом за все обиды и унижения. Советник понимал и разделял негодование столичных бардов, но мнение свое хранил при себе, стараясь по возможности держаться от брата Вольдемара подальше.

И как же велико было его удивление, когда в одно прекрасное утро господин наместник вдруг заявил:

— Сегодня отложи все дела до обеда и съезди с братом Вольдемаром в… как же его… в общем, в какой-то театр.

— В какой именно? — педантично уточнил Шеллар, неприятно удивленный поручением. — В котором часу? Что за спектакль?

— Да какой спектакль! — поспешно перебил шеф, пока советник не дошел до точных номеров мест, цен на билеты и списка исполнителей. — Брат Вольдемар уже неделю не может там выловить никого из начальства, а ты вроде как владелец. У тебя что, в самом деле есть свой театр?

— Половина, — опять уточнил советник.

— То есть как — половина?

— Вторая половина — Ольгина. Однако я просил бы вас не говорить об этом брату Вольдемару.

— Почему?

— Потому, что, если он явится к Ольге и прочтет ей несколько своих произведений, даже я не в силах точно предсказать, что будет. Не стоит подвергать таким испытаниям истрепанные нервы беременной женщины. Так что вы говорили о театре? Зачем брату Вольдемару потребовалась моя помощь?

— Ну я не знаю… Он просил. Вроде бы ему кажется, что его там за нос водят. Съезди разберись, что в этом театре происходит и почему министру не к кому обратиться. Вечно как он ни придет, то у них все больные, то потерялись, то не в курсе.

Шеллар немедленно вспомнил печальную историю маэстро Карлоса и вывел два возможных варианта, коими, впрочем, не спешил делиться с уважаемым начальством. Третий вариант после трехсекундных размышлений был отброшен. Если бы Карлос умер, это не прошло бы незамеченным, да и от министра не стали бы скрывать. Значит, либо прячется, либо действительно болен.

— А собственно, — предложил он, сделав вид, будто именно это и обдумывал, — зачем мне там нужен брат Вольдемар? Я сам съезжу и прекрасно разберусь без него.

— Нет, давай без самодеятельности. Брат Вольдемар просил, чтобы ты поехал с ним, вот и поедешь. Может, тебе он и не нужен, а вот ему наверняка что-то нужно в этом театре.

— И я даже догадываюсь, что именно, — вежливо улыбнулся советник. — Как скажете, съездим вместе, только пусть господина министра предупредят, чтобы воспользовался собственной каретой. Возможно, нам придется возвращаться врозь.

Шеллар все еще надеялся под каким-либо предлогом избавиться от назойливого министра и задержаться в театре, чтобы выяснить несколько интересующих его вопросов. К тому же кататься в одной карете с братом Вольдемаром и выслушивать его новые творения было, по мнению советника, неоправданным геройством.

Что об этом думает сам министр изящных искусств, Шеллар не стал даже интересоваться, ограничившись коротким приветствием, и быстро нырнул в карету.