— Сдается мне, господин Лукас, вы нам изволите фиалки за уши совать. Про больное сердце вы можете рассказывать брату Вольдемару, но я-то прекрасно знаю об истинных недугах маэстро Карлоса, и при всем моем уважении к вашим добрым намерениям мне все же стоит сказать правду. Я тоже глубоко сочувствую маэстро и не стану рассказывать на каждом углу о том, как он ловил в зрительном зале полярных белок или спасался от несуществующего пожара. У него опять белая горячка?

Парень тяжко вздохнул и обреченно кивнул:

— Он никого не узнает. Вы не подумайте, ребята от него все спиртное спрятали, он не пил уже неделю, но так и не пришел в себя. Ему кажется, что он в Мистралии, он путает сиделку со своей женой, актеров — с той, старой труппой… Полярных белок, правда, не ловит, но теперь ему везде мыши чудятся. — Молодец, действительно молодец. Все понял.

— Вот видите, брат Вольдемар, почему вам казалось, будто вас обманывают, — добродушно улыбнулся Шеллар, набивая трубку. — Господа любят своего главного режиссера и стесняются говорить посторонним людям о его… скажем так, не вполне пристойном недуге. Маэстро — алкоголик и в периоды запоя становится полностью неадекватен. Кто у нас еще остался? Хореографа трогать не будем, старушке за восемьдесят, и разбирается она только в танцах. Дирижер?

— Маэстро Вольф нашел другую работу, — грустно поведал бухгалтер. — Он обещал приходить в дни спектакля, если потребуется, но… Вы же знаете… У нас в репертуаре всего две готовые пьесы, из которых давать мы можем только одну, так как потеряли одного из ведущих актеров. У нас получается один спектакль в неделю, да и то зал полупустой. Словом, разорение, господа, чистое разорение…

— Итак, брат Вольдемар, — подвел итог Шеллар, не позволяя страдальцу завести «плач дядюшки Цыня» по второму кругу, — мы выяснили, что из руководства театра в вашем распоряжении имеюсь только я. Что вы хотите мне сказать в связи с этим?

Брат Вольдемар толкнул речь. Похоже, он произносил ее уже несчетное количество раз и барабанил как молитву. Лично Шеллару было глубоко начхать на его дурацкий пафос, многозначительные паузы и завуалированные угрозы, но если то же самое пришлось выслушать Карлосу… Маэстро запросто мог и сердечный приступ схлопотать, и запить, и покончить с собой. Надо будет потом все-таки выяснить, что же с ним на самом деле случилось.

Терпеливо дождавшись, когда министр выдохнется и умолкнет, Шеллар небрежно выбил трубку и поинтересовался:

— И что вы хотите конкретно от меня?

— Как — что? — захлебнулся негодованием брат Вольдемар.

— Простите, но то, что вы изложили, я прекрасно знаю без вас. Меня интересует не теория, а конкретные действия.

— Ну… — С конкретными действиями у непризнанного поэта дела обстояли не так блестяще, как с вдохновляющими речами. — Для начала выгоните этого алкоголика и найдите на его место благонадежного человека, пересмотрите репертуар…

— Как вы это представляете? Я должен бросить свою основную работу и заниматься кадровыми вопросами в убыточном театре? Вы у нас специалист по изящным искусствам, вот вы ими и занимайтесь. Между прочим, это заведение даже не является моей личной собственностью, оно принадлежало короне, и я им владел до тех пор, пока был королем. В настоящее время как основные средства, так и оборотные принадлежат ордену. Если вы желаете, чтобы я принимал участие в управлении театром, этот вопрос следует согласовать на высшем уровне, но даже тогда я смогу вам помочь только в материальной сфере. Художественная часть все равно останется в вашем ведении, поскольку я в этом попросту не разбираюсь.

Брат Вольдемар обиженно посопел, но спорить с советником не рискнул, будучи заранее уверен в поражении.

— Вы выяснили все, что хотели? — участливо поинтересовался Шеллар.

— Да, пожалуй, далее терять здесь время нет смысла, — горделиво изрек министр и поднялся, собираясь уходить.

— В таком случае позвольте проводить вас. А вы, молодой человек, — советник повернулся к Лукасу, — подготовьте мне пока те документы, о которых я упоминал. Я сейчас вернусь, и мы посмотрим, насколько фатальны понесенные вами убытки.