Три года назад перед этим я посетил Мариэтту Сергеевну в Ялте, в разгар ее работы над очередной книгой. За это время она закончила большой роман-хронику «Первая Всероссийская», написала серию очерков о Франции, Голландии, Англии, Италии — очерков, возникших в результате утомительных и длительных зарубежных поездок, в которых глаза, чувства и мысли были «загружены» до отказа. Немало часов, дней и месяцев провела она в архивных и библиотечных занятиях в Лондоне, Париже, Риме, Венеции, Парме и приступила к последней главе новой книги «Четыре урока у Ленина».
Восьмидесятилетие — очень серьезная дата, и было бы неуважением к пройденному писателем большому пути говорить о нем в обычных юбилейных тонах. Поэтому, снова подъезжая к Ялте, я попытался наметить для себя — хотя бы в самых общих чертах — те главные вехи, из которых складывается не «юбилейный», а жизненный, человеческий портрет. Не «юбилейный» еще и потому, что о Шагинян нельзя говорить в рамках какого-либо возраста. Диву даешься, как могут одновременно уживаться в ней столь разные человеческие состояния — от наивной непосредственности детства и мгновенной юношеской увлеченности чем-нибудь и кем-нибудь до мудрой зрелости пожилого человека и трогательной старческой воркотни! Мариэтта Сергеевна — прабабушка и, будучи прабабушкой, остается «разъездным корреспондентом» — редкий случай в газетной практике, если уж не единственный.
Печатью неповторимой оригинальности и яркого, ясного мышления отмечено все, что написано ею за десятки лет. И в последние годы — так же свежо, как полвека назад.
...И вот я опять в Ялте. Она все та же — яркая и сумрачная, тихая и оживленная. И все та же сердитая Мариэтта Сергеевна, встречающая словами: «Приехали мешать работать!»... Все та же Шагинян с притягательной добротой в глазах.
Я всегда поражался не только творческой активности Мариэтты Шагинян, но и ее магической силе привлекать людей к себе, интересоваться ими и заинтересовывать их собой. Уметь слушать — искусство. И более трудное, чем говорить... Мариэтта Сергеевна протягивает поближе к вам малюсенький микрофон слухового аппарата и с такой пристальной внимательностью и заинтересованностью смотрит на вас, что вам обязательно хочется заговорить. В живых ее глазах вы как бы слышите себя — она необыкновенно восприимчива к тому, чем живет ее собеседник. Она не перебьет вас, а даст закончить мысль. И сама, разговаривая, умеет прочесть в глазах собеседника, все ли ему ясно.
Круг интересов ее необычайно обширен. Но в каждый данный момент всегда рационально организован — ей надо знать то, что сейчас необходимо. Разбрасываться нельзя. Надо уметь отсекать побочные интересы и «побочную работу, какой бы увлекательной она ни казалась, чтобы суметь целиком отдаться главной».
Она все делает основательно и с любовью. Крупный писатель, казалось всецело поглощенный творчеством, она с превеликим увлечением, которому могут позавидовать молодые хозяйки, возится на кухне, стряпает, накрывает стол, угощает гостей.
Притягательную силу личного обаяния Мариэтты Сергеевны чувствуют почти все, кому пришлось так или иначе встретиться с ней в жизни. Многие ощутили ее прямую помощь в трудные минуты жизни, ее влияние на свою работу.
А ее отношения с многочисленными зарубежными друзьями? Они, эти дружеские отношения, устанавливаются без посредства переводчиков — они возникают из личных, часто неожиданных встреч с людьми, с которыми ее сводят беспокойная судьба и собственная непоседливость.
Мариэтта Шагинян — человек щедрой самоотдачи; она, не задумываясь, отдает свое время и сердце людям, которые в этом нуждаются, и не замечает того, что тратит, как будто безрассудно, драгоценную жизненную силу, которую могла бы сохранить... И чем больше отдает, тем, кажется, бездонней становятся запасы ее душевно-духовных сил.
В свои годы Мариэтта Сергеевна сохранила удивительную молодость души. А ведь восемьдесят — это более чем часто время, когда график напряженной духовной жизни резко падает вниз, к закату.
Я понимал, что спросить у Мариэтты Сергеевны, в чем секрет молодости ее души, довольно нескромно и может вызвать у нее гневную отповедь. Но, видимо, я попал к ней в благоприятную минуту. Она призадумалась и ответила:
— У меня особая договоренность с временем, Временем с большой буквы. Я никогда его не оскорбляла — у меня не было за всю мою жизнь минуты, когда бы я почувствовала, что время тянется и мне скучно или что времени не хватает и мне некогда. И я никогда не позволяла себе что-либо делать лишь для того, чтобы «провести время». Может, поэтому оно и щадит меня. И не дает сразу почувствовать ту убыль, которая называется дряхлостью, будто бы обязательной для моих лет. Надеюсь, что и смерть придет ко мне отдыхом...
Мне вспомнилась «Ода Времени», написанная Мариэттой Шагинян в молодости:
Давние стихи, но тема в них вечная... Я спросил, как сегодня она высказалась бы об этом.
— Если бы я вам ответила, что никогда не боялась смерти, я бы сказала неправду. В жизни человека бывает момент — обычно он случается между тридцатью и сорока годами, — когда вдруг с ослепительной ясностью вы начинаете понимать, что умрете. Этот момент переживается как ужас. Пережила его и я. Помню, я не могла долго высиживать в кинематографе. Движение и смена кадров казались мне гонкой к концу жизни. Не вытерпев как-то этого состояния, я рассказала о нем своей матери. И мать мне ответила: «Это переживает каждый, и это пройдет. Не бойся. Ты будешь жить опять так, как если бы смерти не было». И, вернувшись к своему прежнему ощущению бессмертной жизни, я с тех пор отвечаю другим, убоявшимся своего конца, так, как мне ответила моя мать.
Она помолчала...
— Мне кажется, что самый странный и непостижимый феномен, с каким мы сталкиваемся в природе человека, — это феномен памяти. Не то странно, что мы запоминаем происходящее с нами и потом узнаваемое нами. Странно, что мы держим в памяти истекшее время, все тысячелетия пережитого и созданного человечеством. Вы скажете, мы это читали в книгах. Но откуда эта странная пластика образов? Откуда эта запоминаемость культур Египта, Ассирии, Греции, Рима? Там, где начинает действовать воображение, там, мне кажется, вмешивается таинственная сила памяти (как бывает во сне, когда мы чувствуем, что это когда-то уже видели), сила воспоминаний (как если бы мы сами были участниками становления этих древних культур). Не значит ли это, что мы жили всегда (помимо нашей короткой индивидуальности) и будем жить всегда? И еще: я думаю, что тайна бессмертия личности — в настоящей любви. Любовь всегда обращена на кого-то другого и на что-то другое. Не на себя. И любишь ведь именно индивидуальное. Может быть, тайна личного бессмертия человека в той большой любви, которую кто-то к нему чувствует.
— Мариэтта Сергеевна, вы заговорили о личном бессмертии. Верите вы в него?
— Вы пользуетесь моим возрастом, чтобы задавать мне каверзные вопросы, зная, что старость не боится говорить откровенно. Мне хочется ответить вам по-детски: я ничего не имею против того, чтобы лично я, сделав свое дело на земле, совершенно исчезла. Но мне горько было расставаться с дорогими моему сердцу людьми, когда они умирали. И всегда мне казалось, что они ушли, чего-то не доделав, и я сама не успела им показать той силы любви, какую к ним чувствовала... Очень хочется мне, чтобы мои дети, внуки и правнуки жили до тех лет, пока они сделают на земле свое дело...