Маргарита вздохнула и села, открывая глаза. Нет у них больше дома, даже временного. Есть темные земли и дорога, что кажется бесконечной.
Еще больше, чем проснуться в привычном доме, ей хотелось отрастить пару лишних рук и бесконечный резерв магии. Ее опять не хватало на всех. Царапины и ушибы у ребят, множественные укусы, которые требовалось обеззаразить. Весьма потрепанная Линда — с сотрясением, глубоким порезом на плече и трещинами в ребрах. Не столь потрепанные гьярравары. Мия, которая, хоть и пришла в себя, была очень слаба.
Подранная хищной тварью Юля стабилизировалась еще вчера. Там не было ничего такого, с чем бы Рита не справилась, и раны, с виду страшные, не угрожали жизни. Но… девочку было откровенно жаль, и Марго выкладывалась по полной, подстегивая регенерацию, восстанавливая подвижность левой руки, собирая из клочков кожу на груди, чтобы не остались страшные шрамы. Макс от ложа больной почти не отходил. Переживал, бедняга.
Первый, о ком, очнувшись, спросила Юля, был грен Лусар, и Маргариту это насторожило. Ну не должна была девочка, которая от болевого шока и кричать-то поначалу не могла, так волноваться за мага. Рита смотрела на бескровное лицо пострадавшей, на искусанные губы, светло-рыжие волосы, от пота слипшиеся на висках, и тихонько зверела.
Линда говорила вчера, что ей так надоело плавать в тумане, двигаться, не имея ни сведений, ни ориентиров. Быть овечкой в стаде, которая поймет, что ее решили пустить под нож, лишь когда это случится. И Марго ее понимала. Очень хорошо понимала.
Она даже встала, стискивая кулаки, и прошагала к магу, твердо уверенная, что устроит допрос, но… замерла, не дойдя до него десятка шагов. Грен Лусар обсуждал план отхода со Снуром, но обернулся, будто чувствуя ее приближение. Несвежая одежда и усталый, но внимательный взгляд. Прямая спина и готовность решать любые проблемы.
— Маргарита, ты что-то хотела?
Девушка выдохнула и медленно покачала головой.
— Не сейчас, — сказала скорее не ему, а себе.
Да, у нее куча вопросов, ее бесит неопределенность и недоговорки, но… не сейчас. Не в темных землях, когда все устали и злы, и для полного счастья им не хватает только вцепиться друг другу в горло. С этим иные твари справятся, им только шанс дай. И пусть маг преследует свои цели, но без него они бы давно пропали. Она спросит его обо всем, но — потом. После.
Развернулась резко, и взметнулась юбка, взлетели тяжелые косы, хлопнули по спине. Хотелось побыть одной, но на загаженную площадь было нельзя и, признаться, совсем не тянуло, и Рита прошла в алтарную часть храма.
Они ночевали ближе к дверям, где было меньше окон и потолок не так высок, здесь же от простора с непривычки кружилась голова. Храм, широкий и в притворе, тут расходился двойным кольцом. На внешнем, каждая в своей нише, стояли статуи богов, и вздымались над ними шпили, полые изнутри. На внутреннем — витые колонны, поддерживающие свод, три ступени вниз и идеально ровный круг пола с выложенным синей мозаикой узором, похожим одновременно и на мандалу, и на октаграмму.
Спускаться в центр было слишком волнительно, хоть узор и притягивал взгляд, и девушка пошла по внешнему кругу, вдоль мраморных статуй в два человеческих роста.
Первым ей попался Ард-строитель, крепкий мужчина с грубоватым, но располагающим к себе лицом. Сильные руки, большие ладони, тяжелый молот в правой и свиток в левой. Кажется, древний бог строил по науке, и город, названный его именем, был вечен. Прекрасен даже сейчас, оставленный людьми.
Второй шла женщина. Статная, с полной грудью и крутыми бедрами, с толстыми косами почти до земли. Высокие скулы, тонкий нос с горбинкой, большие глаза, приоткрытые пухлые губы. Рита отступила на шаг, другой. Выдохнула, и зал подхватил еле слышный звук, пронес кругом, и показалось, что статуя тоже вздохнула.
Жуть. Словно на бабку свою смотришь, Нинель Марковну, или… на саму себя. Как такое вообще возможно? Почему Эйя-хозяйка так на них похожа, если до того Марго подобного ей типажа тут не встречала?
У ног богини стояла чаша для жертвоприношения, и молочно-белый мрамор был испачкан красным по самые края. Будто кровь, пролитая давно, до сих пор не засохла, не поменяла свой цвет. Девушка отступила еще и уткнулась спиной в колонну. Охнула от неожиданности и замерла, прислушиваясь к эху. Акустика тут была невероятная. Все звуки и шорохи будто дробились, множась, взлетали вверх и возвращались обратно, накатывали волнами, почти физически ощутимые.
Марго развернулась к центру, обошла колонну, рельефную, обвитую каменными листьями и цветами вперемешку с лентами, испещренными письменами. Хлопнула в ладоши, взяла несколько нот. Соблазн был слишком велик, и она осторожно, придерживая юбку, замирая от страха и предвкушения, спустилась по ступеням. Шагнула в круг. И запела. Сначала робко, едва слышно, а после все более уверенно. Так, словно петь в древнем храме было делом привычным.
Ее голос то взлетал вверх, под высокие своды, то прятался шепотом по углам, шелестя, словно осенние листья. Гремел водой горной реки и вился трелью соловья, шипел углями костра под дождем и рычал раненым зверем.
Она пела и пела, горлом, кожей, нутром своим ощущая звуки. Сбивалась, перепрыгивала с одного на другое, будто торопясь наговорить миру этому все то, что сидело внутри, что волновало, что качало ее в своих объятиях. Старинные баллады и молитвы, песни на русском и испанском, на немецком и джерре. Тело дрожало, а за плечами будто крылья вырастали. Время застывало — и тут же летело птицей, и Марго хотелось схватить его, привязать к себе. И остаться — тут, так — пока не закончится… все. Время, силы, свет.