Ласковый тон еще сильнее встревожил. Потому что обычно голос Роберта Евгеньевича становился таким противно нежным, когда муж хотел заняться со мной любовью. Хотя к любви это имело мало отношения. Я ненавидела даже, когда он просто ко мне прикасался, не говоря уже о каких-то сексуальных поползновениях. Но, конечно, ослушаться не решилась, молча подошла ближе. В полумраке фигура супруга казалась темной и зловещей. Посланец ада в моей жизни.
— Кристиночка, девочка моя красивая.
Противный рот начал мусолить мои губы. Одеревенела, заледенела, застыла — так всегда на меня действуют поцелуи супруга. Мужские руки лихорадочно и неприятно заскользили по телу. Если бы можно было отключить мысли и чувства в такие минуты. Раз, два, три — меня нет, раз, два, три — дома этого нет, раз два три — Роберта Евгеньевича нет.
Появившееся ощущение боли возвратило в реальность. Он меня ударил, жестко, под ребра. Но я не закричала, нет, могу собой гордиться, только лишь какое-то шипение вырвалось из открытого рта. Боясь упасть, инстинктивно уцепилась за плечи Роберта Евгеньевича.
— Фригидная упрямая сука, бревно бесчувственное!
И опять удар, видимо, для симметрии, теперь с другой стороны. И снова едва слышное восклицание боли вырвалось из моего горла.
— Почему ты вынуждаешь меня постоянно быть с тобой жестоким? Неужели нельзя притвориться, что тебе приятны мои прикосновения?!
Я пыталась притворяться, видит бог пыталась, но тогда муж бил еще сильнее, свирепея от моей неискренности. Видимо, актриса из меня довольно никудышная.
— Ну почему ты так со мной?! Я ведь все готов сделать для моей любимой жены, только улыбнись ласково.
Какая улыбка?! Я все еще корчусь от боли в ненавистных мужниных объятьях. Снова удар кулака, на этот раз еще более сильный, так что я не выдержала и вскрикнула.
— Чего ж ты такая бездушная сука, Крысеныш?! Я ведь, как мальчишка, влюбился в тебя еще хрен знает сколько лет назад. А ты?..
Он тоже страдает, ему тоже больно. Моя маленькая каждодневная месть.
— Красавица.
Мужские губы теперь лихорадочно начали покрывать поцелуями мою шею, лицо, глаза… Словно жалят ядом. Парализующим ядом, потому что знаю, если начну вырываться, будет только хуже, тогда и ботинками могу получить в живот. Но и отвечать на эти ненавистные поцелуи выше моих сил.
— Гадина бессердечная, хоть наизнанку вывернись, ты ведь даже не посмотришь в мою сторону по доброй воле!
Еще один сильный удар, от которого я снова вскрикнула болью и согнулась пополам. Роберт Евгеньевич раздраженно оттолкнул от себя, лишенная поддержки мужских рук, я медленно осела коленками на пол возле белеющего в темноте камина. А затем все же получила под ребра острым носком туфель мужа. В немом крике открыла рот. От простреливающих жалящих ощущений боли стала извиваться на полу, словно змея. Сведенные судорогой пальцы натолкнулись на рукоятку кочерги от камина.
— Нравится, когда тебя бьют?! Нравится?! Ты ведь сама постоянно меня провоцируешь. Безмозглая дура!
Еще один пинок ногой, а мои руки в приступе бессильной злости сжали железную рукоятку кочерги.
Нет, мне не нравится, но эти чертовы чужие тайны, которые я зачем-то взялась хранить, вынуждают молчать и терпеть! Во всяком случае, до поры до времени.
— Думаешь, когда пройдет срок исковой давности, уедешь от меня? — читает мои мысли Роберт Евгеньевич. — Ха-ха-ха!! И не надейся, Крысеныш, "в богатстве и бедности, в здравии и болезни, в горе и радости, до той поры, пока смерть не разлучит нас».