Вот бывает же так: сидишь на берегу, третий день, между прочим, да еще и с Кабанчиком, а они там в гроте купаются и хлеб жарят. А потом – бац! – откапываешь в песке старую жестяную коробку, полную денег, да еще и письмо странное. Конечно, мы с Кабанчиком бросились к Кире.

Кира внимательно прочитала письмо. Потом деловито пересчитала деньги. Потом объявила:

– Разделим на троих.

Мы с Кабанчиком молчали. Мы таких денег не то что в руках никогда не держали, мы даже знать не знали, что они есть – такие деньги. Я быстро подсчитал: даже если разделить на троих и взять одну мою часть, то на лодку хватит. На нормальную такую лодку, новую, с мотором. И может, даже на снасти останется.

– Это же чужие, – сказал вдруг Кабанчик.

– Че-го?! – изумилась Кира.

Я думаю, она первый раз в жизни услышала голос Кабанчика. Он всегда молчит. Когда молчишь, меньше достается.

– Ну, чужие же деньги. Адрес вот. Надо снести.

Кира фыркнула. Я знал, что она задумала. Она в Москву собралась сбежать. К тому режиссеру. Или художнику. Ей деньги позарез были нужны. А тут Кабанчик!

– Надо снести, – повторил он упрямо.

Я даже испугался за него. Как дерется Кира, я знал. Но она сказала спокойно:

– Слушай, Кабан, ну чего мы их понесем? Да еще Синюхе. Она и так богатая! Пять лодок у нее и домина вон какой! Мы деньги нашли? Мы! Чего еще думать?

– Если бы письма не было… – пробормотал Кабанчик. – Надо снести.

И Кира согласилась! Я ушам своим не поверил! Она вздохнула, сгребла деньги в кучу и сунула в руки Кабанчику:

– Ладно, пошли.

У меня челюсть отвисла. А они уже со двора выходят, Кабанчик на ходу деньги в холщовую сумку заталкивает (его тетка с утра на рынок отправляет с этой сумкой, а он к нам сбегает, и так каждый раз). Я за ними пошел, конечно. Иду и думаю: чего мы сейчас Синюхе скажем? Она страшная очень, все время орет. И жадная. Не дает абрикосы рвать, которые возле ее дома растут. А чего? Они ж не за забором, на улице! А она, если увидит, как начнет голосить:

– Ты их сажал? Ты их ростил? Все надарма привыкши!

Мы к ней вообще не суемся. Только вот лодку скрали. Мы почти до самой Синюхи дошли, а тут Кабанчик говорит:

– Мою мамку Надя зовут.