Папа виновато отмалчивался. Он любил свою маму, но тоже считал, что она была не вправе делать мне такой своеобразный подарок.
И опять никто не додумался спросить, а что я по этому поводу думаю.
– А мне нравится! – крикнула я тогда.
И побыстрее откусила здоровенный кусок пирожка с грибами.
– Ну конечно! Еще бы! – разбушевалась мама.
– Тише, тише, Аленочка, не переживай так. Волосы – не голова, отрастут.
В этом вся моя бабушка Света. За это и люблю.
Я все точно рассчитала. Денег у меня не так уж и много. Значит, буду их тратить только на самое необходимое, чтобы больше осталось на саму дорогу. Все, что можно, надо взять в гараже. У нас же есть и спальники, и котелок, и вообще все, что раньше мы брали в ПВД. Гараж стоит во дворе нашего старого дома. Потом мы сюда переехали, а здесь подземная парковка. Но гараж продавать не стали: мама сказала, что у нас полно барахла, будем туда складывать. Так что я взяла потихоньку ключ от гаража и поехала на трамвае в старый двор. Пришлось прогулять две физры, потому что мне надо было успеть как-то протащить все походное в свою комнату до прихода Гришки. Родители-то допоздна работают, а Гришка приходит на час раньше, чем я, и, конечно, станет спрашивать…
Наш старый двор в самом центре города, и я очень его люблю. Потому что он такой… ну, реально старый. Три трехэтажных дома, голубятня, скамейки на чугунных ногах. Будто переносишься на машине времени в детство родителей. Они выросли в этом дворе, дружили с яслей. И нам про свое детство часто рассказывают. Про игру «Двенадцать палочек» и про то, как бегали по крышам гаражей. Придет же такое в голову кому-то! Но они так рассказывают, прямо взахлеб, что тоже хочется побегать. Угу, тут же представляю, как я, лошадушка такая, взбираюсь на гараж… да любая крыша тут же рухнет подо мной! Почему я не в маму? Она маленькая и хрупкая. Но я похожа на нее только лицом. А рост и фигура – папины. Несправедливо!
Я подошла к нашему гаражу. Он железный, старый, слегка покосившийся даже. Неудивительно, если по нему всю жизнь прыгали здешние дети. Замок заржавел, я еле-еле смогла открыть. Дверь неласково проскрипела и не захотела открываться полностью. Ладно, протиснусь и в эту щель, подумаешь. Так, где-то тут был свет… Ага, вот он. Я чихнула. И еще раз. И еще. Я обычно чихаю не меньше пяти раз подряд, а вы? Пыльно тут, заброшенно…
Я огляделась. И улыбнулась. Потому что так здорово было вдруг увидеть все это снова: Гришкин детский стульчик и горшок, наш спортивный уголок, мешок с моими мягкими игрушками и Гришкиными машинками, коробку с книгами… Зачем они все это сюда сложили? Лучше бы в детский дом отдали или больницу! Я выдернула из пакета лошадку. Моя любимая была в детстве, мне ее бабушка связала. Марусей зовут. Прижала к себе. Она пахла пылью. Я похлопала ее по спинке и опять расчихалась. Посадила Марусю на старый диванчик. Потом достала всех остальных: троих медвежат (Джона, Миху и Тедди), безымянного слоненка, двоих кроликов (Сашу и Машу), трех кукол (Элизу, Джейн и Мэри), щенка Рекса и крошку Ру. Как-то неправильно, что они все тут. Пылятся, никому не нужные. Я поклялась, что когда вернусь, обязательно приду за ними и… не знаю… домой не заберешь, я же вроде уже взрослая совсем-совсем. Родители точно не поймут. О, можно отвезти их бабушке Свете! У нее все-таки из семерых внуков трое – самого подходящего для игрушек возраста! Точно! Так и сделаю! А в пакет убирать не буду сейчас. Не хочу.
Потом я разгребла все, что у нас было для ПВД. Палатка, четыре рюкзака, четыре спальника, четыре пенки, два котелка, зачем-то шесть сидушек, горелка… Я выбрала самый теплый спальник – мамин. Взяла маленький котелок, сидушку и пенку. Рюкзак у меня уже есть. Надолго зависла над горелкой – брать, не брать? Решила не брать. Не очень я с ней умею. Да и не знаю, какие баллоны покупать и где. Буду костер разводить. Или как-нибудь так.
Уже закрывая гараж, я посмотрела на свои игрушки, сидящие рядком на диванчике. И не выдержала, вернулась, сунула лошадь Марусю в рюкзак. Не так уж много она и весит, возьму с собой. Например, вместо подушки.
Осталось проложить маршрут. Самое сложное вообще-то. По большим дорогам ведь не пойдешь. Не знаю почему. Не пойдешь, и все тут. Фуры, пыль… В общем, я сразу федеральные трассы отмела. Решила идти по небольшим дорогам, связывающим разные города. Мне это очень понравилось! Ну, что я буду связывать города. Долой разобщение и границы!
И я обложилась картами. Скачала и распечатала самые подробные, изучала грунтовки между городами. Идти решила, конечно, к морю. Не потому, что я его никогда не видела или жить без него не могу. Могу. И видела. Тыщу раз. Но так романтичнее как-то, что ли. Должна же быть какая-то цель, желательно красивая.
Меня только все время смущала мысль, что бабуся Гейтвуд за время пути растоптала свои ноги на два размера. Ну, понимаете, ее ноги стали на два размера больше. Я не знаю почему так, но вот так. И эта мысль прямо не давала мне спать. Потому что у меня сейчас уже тридцать девятый. А когда я вернусь, что же будет? Сорок первый? Нормально для девушки? У папы моего, например, сорок третий. И где я буду брать новую обувь там, в пути? Но я решила не думать об этом пока, а пошла и купила шагомер. Буду считать шаги.
А про дорогу тоже рассказывать? Да? Думаете, это самое интересное? Ну, не знаю, идешь и идешь. Идешь и думаешь. Я очень много про родителей думала. И поняла, что все дело в том, что они очень уж друг друга любят. И для нас с Грихой вроде как места нет. Не, я понимаю, что они и нас любят и все такое, они очень заботливые, вообще не придраться, все для нас… но вот… как бы это объяснить? Ну, они будто все время хотят вдвоем остаться, наедине. А тут мы! И каждый со своими тараканами! И мы как бы не даем им наслаждаться обществом друг друга… Ну, не только мы, работа тоже, и всякие там обязанности, типа воскресенья у бабушки с дедом. И поэтому они немного такие… рычащие. Ну, не разговаривают, а рычат, понимаете, да? Не всегда, конечно. Но чаще, чем шутят или нормально общаются.
Иногда я слушаю, как мама болтает со своей подругой, Аней. И мне завидно. Потому что со мной она не разговаривает так никогда. Нет, вру. Иногда она будто спохватывается и приходит ко мне в комнату, садится на мою кровать и что-нибудь говорит. Думаете, я фыркаю или отвечаю односложно, чтобы она отвязалась? Нет, не угадали. Я очень люблю, когда она вот так спохватывается и приходит. Я очень по ней скучаю. Ну, не по маме-которая-должна-воспитать-приличную-дочь, а по маме, которая… не знаю, которая просто мама. Мы вот в детстве, то есть до школы, много с ней гуляли и играли. Я не ходила в садик, и няни у меня тоже не было, мама со мной сидела. У нее сохранилась целая тетрадка всяких моих фразочек и ее рассказов про наши с ней занятия. Она все-все записывала! Когда у меня два года назад была пневмония, она мне эту тетрадку читала перед сном. Так прикольно. Там столько… любви. Ко мне! Наверное, я тогда еще не грызла ногти.
А у Гришки такой тетрадки нет. Когда я спросила почему, мама как-то поскучнела, сказала, что работать вышла и ничего не успевала записывать. Наверное, ему обидно.
Про это я тоже думала, когда шла. Если у меня будут дети, то я всем такие тетрадки заведу, даже если буду пахать как вол. Даже если у меня будет одиннадцать детей! Потому что каждый ведь – отдельный человек и каждому интересно знать, какой он был в детстве. Когда пошел, какое первое слово сказал, и все, что смешного сделал, и как его любили, как вот прямо крышу сносило у мамы от любви и нежности. Потом ведь такого уже не будет. Потом ты начнешь грызть ногти и вымахаешь в стосемидесятипятисантиметровую дылду.