— Я просто хотела освободиться от всего этого. Взамен я пообещала твоему отцу, что никогда не скажу тебе правду, — мама снова вздыхает. На этот раз еще печальнее. Такой мягкий выдох поражения. — Думаю, некоторые обещания нужно нарушать.
Темные очки снова на ней — это знак, что я услышала все, что она готова мне рассказать. Неужели это все? Наверное, нет. Но этого достаточно, чтобы наконец-то пришло то чувство облегчения, на которое я так рассчитывала. Наконец-то правда, которая оказалась именно такой, какой я и подозревала.
После этого обед идет нормально. Нам приносят новые напитки. Мама смотрит из-под очков, как я заказываю бургер с беконом. Она берет салат. Я рассказываю ей о дуплексе, который мы с Элли пытаемся перепродать. Она рассказывает мне, как они с Карлом проводят весь июнь на Капри. Когда обед заканчивается, мама удивляет меня еще одним упоминанием о Бейнберри Холл. Она небрежно роняет его, когда расплачивается по счету. Как запоздалую мысль.
— Кстати, мы с Карлом все обсудили и хотели бы купить у тебя Бейнберри Холл. Разумеется, по полной стоимости.
— Серьезно?
— В противном случае я бы и не говорила.
— Это очень мило с вашей стороны, — я делаю паузу, благодарная, но в то же время внезапно встревоженная. Здесь замешано что-то еще. — Но я не могу просто так позволить вам дать мне деньги.
— Мы и не даем, — настаивает мама. — Мы покупаем недвижимость. Этим Карл и занимается.
— Но никто из нас не знает, в каком он состоянии, — говорю я. — И сколько он стоит.
— Просто вызови оценщика, пока нас не будет, за наш счет. Быстро и просто. Тебе даже не нужно будет заходить в Бейнберри Холл.
Я замираю, мое чувство облегчения исчезает в одно мгновение. Потому что, хотя их слова различаются, послание моих родителей сходится.
И это значит, что я все еще не знаю правду о Бейнберри Холл. Может, кое-что из рассказа мамы и правда, но я в этом сомневаюсь. А иначе почему они с папой были так непреклонны в том, чтобы я не возвращалась? Они все еще, после всех этих лет, что-то скрывают. Боль в сердце возвращается, на этот раз острее, будто мама только что воткнула вилку мне в грудь.
— Ты должна признать, что это очень щедрое предложение, — говорит она.
— Да, — отвечаю я слабым голосом.
— Скажи, что ты хотя бы подумаешь над этим.
Я смотрю на затемненные линзы ее очков, жалея, что не могу видеть ее глаза и, следовательно, читать ее мысли. Понимает ли она, что я знаю, что мне снова солгали? Видит ли она боль и разочарование, которые я изо всех сил пытаюсь скрыть?
— Подумаю, — говорю я, хотя все, что я хочу — продолжать умолять ее о правде.