Ксения Петровна еле слышно ответила:

— У меня спектакль. Вы, надеюсь, понимаете, как я должна выглядеть, — и с трагическим придыханием добавила: — Если бы мы принадлежали только себе!

Увидя, что врач вот-вот уйдет, Лена решилась:

— Разрешите мне к Гурову…

Заведующий отделением окинул ее внимательным взглядом и, к полной неожиданности Лены, вдруг спросил:

— Вы — Зорина?

— Да, — растерянно ответила она.

— К Гурову мы вас пустим обязательно. Но вам сначала надо самой отдохнуть. Договорились?

Лена умоляюще сложила на груди руки и вновь попросила:

— Пустите, я вас очень прошу.

Было в ее глазах что-то такое, что врач согласился:

— Хорошо, я скажу, чтобы вам дали халат.

Но Лена решила идти до конца:

— Я хотела бы быть с ним все время.

— Хорошо, вы будете с ним, сколько пожелаете.

Врач ушел. Ксения Петровна порывисто обернулась к Лене, осветила ее лучезарной улыбкой:

— Вы, милочка, поступаете благородно. Как бы я хотела сыграть вас на сцене — молодую, решительную, готовую на жертвы. Но, увы! Если бы вы знали, что я сейчас переживаю. Ни о чем не в состоянии думать. А тут еще через неделю поездка во Францию…

Лена слушала и не понимала: как может быть актрисой эта женщина, для которой весь мир сфокусировался на ней самой? Как она может быть матерью? Будто услышав последний вопрос, Ксения Петровна продолжала:

— Чем я могу помочь Бореньке? Тем, что буду умирать рядом? Если это необходимо — берите мою жизнь, берите без остатка! К сожалению, это не поможет… А вы молодец, милочка! Какой вы молодец! Увидите Борю — передайте ему: его мама с ним! Всегда с ним! — Она достала из сумочки плитку шоколада. — Отдайте Бореньке. Он очень любит сладкое.

— Сейчас он ничего не любит.