Также, я подошёл к наркохрану, стучался в него, звал людей, но никто не откликнулся. Либо обосрались до смерти, либо уже давно мертвы, так как вместе со здоровыми внутрь попал заражённый. Всякое бывает, но ключей к дверям у меня нет, а искать их банально нет времени и желания. Если там есть живые, то сами вылезут, а я их встречу как полагается, хлебом и солью! Не, серьёзно, мне сейчас охренительно не хватает рабочих рук! Я даже готов всё простить Алевтине и Елизавете, лишь бы они взяли в руки молотки и гвозди!

До вечера хреначил на «стройке». Успел наглухо заблокировать все лишние наружные двери, тяжеленными стальными шкафами, притащенными с помощью рохли и ебени матери, перекрыл панорамные окна в холле, с помощью пиломатериала и инструментов нашего ремонтника начал заколачивать окна в палатах на первом этаже. Потом посмотрел на масштаб работ и забил на это дело, решив анально заблокировать главный холл, все двери ведущие в другие отделения и обезопасить лестницу, чтобы исключить случайное попадание случайных мертвяков на второй этаж.

Но добивать холл буду завтра, сегодня надо накормить пациента, вколоть ему обезбол и завалиться спать, но перед этим распределить очки навыков за новый уровень, полученный буквально час назад, когда я обнаружил застрявшего в подсобке мертвяка и снёс ему череп, и так и не тронутое очко способностей.

Возвращаюсь к пацану. Тот бледный лежит, смотрит в потолок стеклянными глазами. Неужели преставился?

— Александр, как вы себя чувствуете? — обеспокоенно спросил я.

Глаза пацана стали нормальными и он испуганно посмотрел на меня. А, понятно, в характеристиках ковыряется.

— Нормально, — ответил он.

— Ага, вижу, что обезболивающее перестаёт действовать, — определил я причину его бледности. — Но следующая инъекция только после ужина. Кстати, говоря об ужине.

Принёс кастрюлю с бульоном. Санёк ничего не ел почти неделю, поэтому ему ничего твёрдого давать нельзя, только бульон. Благо, в пищеблоке обнаружилось великое изобилие различных куриных кубиков типа «Muggy» и «Calina Sranka». Вскипятил воду, добавил пару кубиков, насыпал сушёного укропа — готова еда для мальчугана-попрыгуна!

— Есть, думаю, сможете самостоятельно, — я поставил на специальную подставку для кормления пациента чашу с бульоном и ложку. — Приятного аппетита.

— Спасибо, — поблагодарил меня Санёк и начал осторожно есть.

— Как характеристики? — спросил я как бы между прочим.

Пацан аж ложку уронил. Пришлось подать.

— Вы тоже их видите? — удивлённо вопросил Санёк. — Я подумал, что это из-за удара об землю!

— Сейчас все, кто не мертвец, видят всякие цифры и буквы, — улыбнулся я. — Но это не галлюцинации, а реально действующие характеристики и свойства, влияющие на нашу жизнь. Такова теперь реальность…

— У меня все статы порезаны… — пожаловался пацан. — Штраф за травмы…

А вот нехрен прыгать с пятиэтажек!

— Ничего, мы вылечим все повреждения и всё восстановится, — применил я патерналистический приём и небольшую психологическую манипуляцию.

Манипуляция — это когда я заменил на «мы» местоимение «я». Да, это работает с несговорчивыми и недоверчивыми, а также потенциально проблемными пациентами. Типа, даёшь пациенту толику сопричастности к процессу его лечения, что делает сложным всякие попытки критики и задавания глупых вопросов. Неужели МЫ можем усомниться в НАШЕЙ тактике лечения НАШЕГО заболевания? Очень хорошо сочетается с патернализмом, что удивительно. Патернализм — это когда пациент вообще нихрена не решает в процессе лечения, полностью полагаясь на врача, который выступает в роли этакого «отца», всё по проблеме знающего и умеющего. И со всякими малолетними пациентами работает безотказно, а зачастую срабатывает даже с восьмидесятилетними старушками, какими бы они пожившими и опытными ни были. Круто, да?

Так вот, Санёк засунул язык в жопу и помалкивает, готовый слушать мою мудрость касательно всех этих характеристик, хотя я сам почти нихрена не знаю.