Книги

Додо

22
18
20
22
24
26
28
30

Квазино замечание «хоть кому–то…» кануло в черную дыру великой глупости, потому что какой бы стиль ни был, приторный или с душком, но двадцать лет исчезли, как не бывали: все произошло вчера, и только вчера я была молода, наивна и полна надежды на жизнь:

В половине шестого он встал, деликатно кашлянул и с серьезным видом сказал мне: «Вы должны знать, что я женат. У меня есть дети. У моей жены хрупкое здоровье и она очень нуждается во мне. Уже давно любовь между нами уступила место глубокой нежности, но… я очень хотел бы увидеть вас вновь».

Вот так все и началось.

6

Хуго был ангелом. Едва оправившись от встречи с дьяволом, я доверяла ему безоглядно. Полгода безоблачного счастья. Разумеется, виделись мы урывками, в те часы, что оставались у него от работы и жены. Но он был так честен с самого начала, что я и не думала на него сердиться. Я нимало не сомневалась в его любви, которая становилась все сильнее, но он был человеком высоконравственным. Поэтому отношения наши оставались платоническими, но вовсе не пошлыми, скорее — возбуждающими.

Мы ходили в музеи. В те редкие вечера, когда ему удавалось освободиться, он вел меня в Оперу или в театр.

По правде говоря, я предпочитала иные развлечения, но ему вроде бы нравилось, так что ж…

В обеденный час мы встречались в Люксембургском саду или в парке Монсо, и он перехватывал сэндвич. Иногда мы держались за руки.

Мне казалось, его любовь очищает меня. Ко мне вернулась красота. Его похвалы будто создавали меня заново.

Иногда он позволял себе заговорить о будущем — о том времени, когда мы сможем быть по–настоящему вместе, но тут же спохватывался, потому что не считал себя в праве давать обещания, которые, возможно, не сумеет сдержать.

— Так никогда и не трахались? — внезапно взвыла Квази, похотливо сверкая единственным оком.

— Мать твою и перемать, блин, я только до этого добралась, можешь себе представить, и жизнь, между прочим, моя, и рассказываю ее я, а коли не так, расскажи за меня, если хочешь, а я послушаю, и там посмотрим…

— Да я только спросила…

— Не лезь со своими вопросами, пока я не закончу. Смотреть на вас тошно, честное слово: я вам рассказываю историю, от которой за милю несет розовой водой, а вы сидите и перевариваете, как две блаженные коровы: интересно, зачем я тут распинаюсь, а главное, какого черта вы ко мне придирались, когда я, уж извините, пробовала предложить вам кое–что, где надо шевелить мозгами..

Раньше я не заметила, что радио Робера замолкло, но тут мне пришлось обратить на это внимание, потому что он прервал меня, заорав, по обыкновению, во все горло. Он уже самого себя не слышит, до того подсел на длинные волны.

— Давай я тебе скажу. Я ведь тоже слушал, представь себе, и каждый вправе мечтать и верить, что существуют красивые чувства, и мы не просто вонючие свиные туши, которым один путь — в отбросы, а какая–то, самая лучшая наша часть, может, и переживет все это.

Я ушам своим не поверила — и Робер туда же. Ни на кого нельзя положиться. Они все принимали мои слова за разменную монету. Достаточно было глянуть на Салли. Она уставилась в одну точку и больше не храпела. На губах ее блуждала нежная улыбка, что вообще–то могло быть трогательным, вот только с ее круглой физиономией тупоумной луны она походила на старую девочку–недоумка.

Что до Квази, то пересмотру подверглась сама основа ее представлений о мире: любит — значит, бьет. Ладно. Мне тоже пришлось через это пройти. Только старый добрый понос может отвадить тебя от халвы. Я продолжила:

Может, я и походила отчасти на ангела, но дурой была полной. Выздоровление мое завершилось, я приободрилась и позволила себе несколько откровенно сексуальных намеков.

Сначала он сделал вид, что не понял. Не слишком надежная защита, особенно когда однажды я прижала его к дереву в Ботаническом саду и принялась целовать на французский манер.