История 43-летней Мэри Джо кажется мне одной из самых печальных. Хотя после смерти матери о ней заботилась старшая сестра, Мэри Джо нуждалась в наставлениях зрелой опытной женщины, которая показала бы, говоря ее собственными словами, «как быть».

Даже в детстве Мэри Джо считала, что нужно вести себя женственно, чтобы быть полноценным человеком. Она осознавала свою гендерную идентичность, но не могла наладить с ней связь. Она признала, что ее отцу не хватало знаний, а сестре – взрослого опыта. Мэри Джо думала, что, если отточит принятое поведение, перестанет чувствовать себя ущербной. Заучивая правила этикета по книгам, она пыталась наладить связь с тем, что Наоми Ловински называет «глубокой фемининностью» – скрытым, зачастую неосознанным источником женского авторитета и силы. Мы ошибочно полагаем, что она выражается в манере носить шарфики и отвешивать любезности, а на самом деле она восходит к более абстрактной гендерной основе.

Все дочери, в том числе те, у кого есть мамы, ждут, что матери передадут им знания поколений, которые превратят девочку в женщину. «Когда я была ребенком, часто задумывалась, приходит ли ночью мама в комнату своего ребенка и шепчет ли ему что-нибудь на ухо, – говорит 37-летняя Джойслин, чья психически нездоровая мать провела в закрытых учреждениях почти все детство дочери. – Что-нибудь, что ты не запомнишь, но почувствуешь. По сути, у меня не было мамы, и я так и не узнала того, о чем хотела знать».

История Джойслин наглядно иллюстрирует безмолвный живой диалог, который связывает большинство матерей и дочерей в интимном дуэте. Адриенна Рич описывала его как «переданный опыт женского выживания – знания, которые подсознательны, разрушительны, довербальны. Знания, текущие между двумя похожими телами, одно из которых провело девять месяцев в другом». Как на своем опыте поняла Мэри Джо, их нельзя получить из книг.

Как мы говорили в предыдущей главе, определенные аспекты женской фемининности и привычек общения с мужчинами зависят от качества отношений девочки и ее отца. Но у женщин без матерей не всегда отсутствует именно эта фемининность. В обзоре научного исследования об отцах и фемининности дочерей социолог Мириам Джонсон разделяет фемининность дочери на два элемента – гетеросексуальный и материнский. По ее мнению, отцы влияют на гетеросексуальный элемент, который включает романтическую близость и выбор сексуального партнера. Матери развивают материнский элемент, который связан с гендерной идентичностью, детородной способностью, связью матери и дочери и знаниями о материнском авторитете в отношениях, «мать – ребенок». Дочери, оставшейся без матери, может быть комфортно в компании мужчин. Но что она узнает о фемининности?

Когда из фемининного развития исчезает материнский элемент, дочь растет без гендерного ощущения силы и авторитета. Это не только то, что вкладывают в понятие «женщина» политические и социальные организации, но и женское «я». Женщине, лишенной матери, сложнее заявить о своей женской силе, которая и так принижена в мужском обществе. Ей сложно понять, оценить и признать себя как человека определенного гендера, если у нее нет взрослого образца для подражания или если она выбрала неправильный образец. Если гендер – мужчина или женщина, к кому себя отнесет такая женщина? «Я всегда чувствовала себя кем-то посередине, – признается Дениз. – Мутантом, существом без пола». В обществе, где два пола противостоят друг другу, а женщина описывается как «не мужчина», дочь, оставшаяся без матери, растерянно пытается ответить на вопрос: «Кто я?»

«Я выжившая», – заявляют многие женщины, лишенные матери. Они пытаются сказать, что ранняя трагедия наделила их жесткостью, устойчивостью и силой воли, которая возникает, когда теряешь близкого человека и находишь в себе желание и надежду жить дальше. Фактически они говорят, что приобрели личную силу и непреклонность, которые когда-то приписывались лишь мужчинам.

Это не всегда опасно – в конце концов, самостоятельность удерживала Нэнси Дрю на плаву последние 84 года[15]. Каждая третья женщина без матери, которая смогла назвать позитивное последствие ранней утраты, упомянула «независимость» и «самодостаточность».

Для многих эти качества стали залогом успеха на работе. Не нужно терять мать, чтобы стать независимой женщиной, но между этими событиями нередко прослеживается тесная связь. Когда после смерти матери девочка начинает жить с опекунами, сначала поглощенными горем или не способными воспитывать, ей приходится стать настойчивой и самодостаточной, чтобы выжить, будучи ребенком, и позднее, в подростковом возрасте, оставаясь одинокой. Она учится заботиться о себе. «Когда теряешь мать, ты перестаешь представлять, как придешь домой к мамочке, – поясняет доктор Ловински. – Тебя как бы бросают в воду, и ты вынуждена научиться плавать».

Тем не менее ребенок, которому приходится взять на себя так много в столь раннем возрасте, нередко испытывает разочарование и гнев взрослого человека. Девочка, которая в 16, 12 или 10 лет должна взять на себя обязанности и заботиться о себе, отце, а порой – и о младших братьях и сестрах, часто приобретает жесткость и фальшивое ощущение силы. Ее огромная независимость и самодостаточность могут стать средствами самозащиты, отделив ее от ровесников и зачастую – от других женщин. Поскольку девочку оставила единственная женщина, на поддержку которой можно было рассчитывать, она проявляет недоверие к женской дружбе во взрослом состоянии. «Когда я думаю о дружбе с женщинами, моя первая мысль – будь осторожна, – говорит 28-летняя Лесли. – У меня есть близкие подруги, но их очень мало. Их всегда было мало. Наверное, я не доверяю женщинам. Я действительно расценила смерть матери как предательство, будто она сделала это назло. О ее смерти никто не говорил. Наверное, я боюсь женщин. В них есть что-то очень мощное». Но когда пять женщин, оставшихся без матерей, собираются в одной комнате, между ними тут же возникает связь. «Наконец-то, – говорят они. – Есть те, кто меня понимает». Как ветеранов одной войны, женщин без матерей тянет друг к другу. Они распознают мельчайшие оттенки поведения, крошечные перемены во взглядах, незаметную частоту настроения, которая словно говорит: «Ты такая же, как я». Как однажды сказала женщина на встрече Группы поддержки дочерей без матерей: «Нас будто связывает секретное рукопожатие».

Другие женщины, особенно те, кто воспринимает самодостаточность как угрозу, нередко считают женщин, лишившихся матери, слишком агрессивными. Она пугает. Она ведет себя как мужнина (я действительно слышала это от коллег-женщин).

Через месяц после того как я устроилась на первую работу, коллега пригласила меня в бар. Она призналась, что сначала посчитала меня неприступной и устрашающей, так как я «выглядела абсолютно собранным человеком». «Ты выглядела такой уверенной», – заметила она. Хотя я тоже считаю независимость и самодостаточность позитивными последствиями своей ранней утраты, помню, как в тот вечер смотрела в свой бокал с пивом и думала: «Эта женщина не шутит? Если бы в бокале была вода, я бы усомнилась в своем отражении».

Тогда я выглядела как женщина, но вела себя как мужчина. А внутри я по-прежнему ощущала себя подростком, который постоянно искал одобрение своей компетентности и привлекательности.

Женщина без матери – ходячий парадокс. Она излучает внутреннюю силу, но смерть матери серьезно подорвала ее самооценку, самодостаточность и надежную основу. Именно неуверенность заставляет ее оглядывать женщин в комнате и заключать, что она не вписывается в их компанию. «У других женщин есть мама, – думает она. – У меня же есть только я». И неважно, что у нее есть отец, братья и сестры, близкие друзья или супруг. В толпе других женщин она чувствует себя одинокой. Яростная независимость и самодостаточность стали ее броней. Так она защищается от тяжелого одиночества и показывает всем, что многому научилась, несмотря на утрату.

По ее мнению, зависеть от другого человека – значит рисковать болью будущей утраты. «Нет, спасибо. Я сама справлюсь», – говорит женщина, когда на самом деле ей хочется другого – принять помощь. Но она боится, что, если привяжется к кому-то, он уйдет.

Если женщину оставил человек, на которого она рассчитывала больше всего, единственным компаньоном, на которого она всегда может положиться, становится она сама. Дочь, лишившаяся матери, не видит ничего противоречивого в зависимости от независимости.

Отбеливатель для белья, обед из четырех блюд, бусы – не то чтобы я ничего не знала об этом и не могла разобраться, если бы попыталась. Я подписываю открытки для каждого подарка дочерей и всегда убираю за мужем еду в пластиковые контейнеры, вместо того чтобы убрать сковороду в холодильник. Но я отказываюсь искать подобную информацию для себя. В глубине души поиск крупиц знаний означает, что я приму на эмоциональном уровне тот факт, что моя мать не вернется. Откуда мне знать это наверняка? В моих снах она возвращается здоровой, а ее смерть была чудовищной ошибкой, но она молчит и стоит вдалеке, как тень, не зная, что произошло за годы ее отсутствия. В мире подсознательных мыслей, в котором моя мать мертва, но не совсем, я – по-прежнему дочь, которая ждет, что ее мать станет наставником. Я не могу заменить ее. Даже сама.

Возможно, это мой способ почтить ее – утверждать, что мои мелкие домашние проблемы может уладить лишь она. Возможно, именно поэтому мне никогда не удавалось найти замену матери. Хотя я нуждалась в более зрелой, опытной женщине, и когда знакомлюсь с такой, я никогда не знаю, в каком объеме могу попросить поддержку и на что вправе надеяться. Мать моего бывшего однажды заявила, что я не уважаю ее, и теперь я задаюсь вопросом, правда ли это. Я знаю, что не собиралась проявлять неуважение, но она могла так воспринять мою эмоциональную отстраненность и огромную самодостаточность. Я понятия не имела, как вести себя в присутствии более взрослой женщины – слишком много времени прошло с тех пор, как я потеряла такую женщину. Какой опыт дают твои 65 лет? Какой авторитет мы обе вправе проявлять? Относиться к пожилой женщине на равных – значит обесценивать ее опыт и мудрость. Подчиниться – значит игнорировать собственные наработки. Если другая женщина не начинает действовать первой, задавая тон отношениям, я веду себя неуверенно, неловко и застенчиво, опасаясь ее осуждения. Я хочу, чтобы в ее присутствии мои дети вели себя идеально. А сама не знаю, куда деть руки.

Позволить женщине заботиться обо мне по-настоящему – это предложение всегда манило и пугало одновременно. Мне хотелось ощутить мягкое и сильное давление женских рук, когда я болею, чувствую себя одинокой или напуганной, но я боюсь, что постоянное присутствие будет казаться вторжением. Я до сих пор задаюсь вопросом: не сделали ли меня все годы, проведенные в одиночестве и надежде на волшебное появление другой мамы, слишком самодостаточной и колючей, чтобы принять ее. Не поздно ли?