— Марья Михайловна? — живо переспросила Саша. — Старушка вашего сердца?

— При иных обстоятельствах я бы с большим удовольствием приударил за ней, но я ведь, душа моя, женат.

Его пальцы, мешающие колоду, дрогнули, и карты веером разлетелись по Сашиной кровати.

Она промолчала, пораженная горечью его тона. Оказывается, и старики умеют переживать из-за чувств.

— Марья Михайловна, — явно торопясь вернуться к непринужденной беседе, спохватился лекарь, — княжна Лопухова…

— Так я ее знаю, — подхватила Саша, завороженная неторопливой выверенностью движений, с которой он собирал карты. — Прилипчивая древняя особа, никак мы ее не отвадим от нашего порога. Лет пять уже шастает без всяких приглашений, а мне с ней чаи приходится распивать! Отец от нее чихает, — Саша удержалась от смеха, чтобы снова не вызвать переполох у лекаря из-за ее швов. — А главное: она все расспрашивает! Чем я живу, о чем мечтаю, как жизнью своею думаю распорядиться. Родных детей нет, так она чужих шпыняет.

— Княжна Лопухова, — отстраненно заметил лекарь, — старинная приятельница канцлера Краузе. Кажется, в молодости он за ней даже ухаживал, но женился на Лизавете Рыковой, как потом оказалось, удивительной ветренице. Не поверите, но она бросила канцлера вместе с дочерью и сбежала за границу с каким-то прощелыгой. Поговаривают, канцлер был в такой небывалой ярости, что требовал объявить войну стране, в которой беглецы укрылись.

— Смешно, — оценила Саша, — но я бы на месте Лопуховой ни за что бы не приятельствовала с мерзавцем, который женился на другой.

— Ты бы вызвала его на дуэль.

Саша все-таки тихонько засмеялась, представив подобное. Вот стоит она, предположим, в ароматном саду, вся в брильянтах и шелках, а перед ней краснеет от смущения мерзавец и сообщает, что женится… ну хоть на Лидке Рябовой, вечно она все чужое тащит. А Саша стягивает с руки перчатку — и по мордасам, по мордасам.

Ох, потом Изабелле Наумовне как пить дать нюхательные соли понадобились бы.

— А и вызвала бы, — подтвердила она, зардевшись от этих фантазий, — мне кажется, я ужасно ревнивая. Вот прям терпеть не могу, когда мое трогают. Я вам сейчас расскажу: однажды папа разрешил какой-то противной купчихе взять мою Кару, так я едва его за ухо не укусила. Едва-едва сдержалась.

— Кару? — лекарь сдавал карты и слушал ее, кажется, с превеликим удовольствием.

— Мою лошадь.

— Как можно было дать невинному животному такое имя?

— Видели бы вы ее в молодости, кара небесная и есть. Я с нее слетала так часто, что полгода ходила вся синяя. Но знаете, что в этой истории самое любопытное? — Саша взяла свои карты и посмотрела в них без особого интереса. Играла она без всякой расчетливости, следуя сиюминутным порывам. — После того как отец одолжил Кару той купчихе, Изабелла Наумовна неделю из своей комнаты не выходила! — торжествующее сообщила она и пояснила, заметив его молчаливый вопрос: — Это моя третья гувернантка. Повар Семенович зовет ее приживалкой. А вы что же, рассорились со своей женой, поэтому так разволновались?

Саша спросила — и тут же прикусила язык. Права кормилица Марфа Марьяновна, бестолковая она девка, совсем беда бедовая.

Однако в этот раз лекарь остался спокоен и недвижим.

— Как ты себя чувствуешь, Саша? — спросил он неожиданно. — Головокружение? Слабость? Картинки на картах видишь ясно?

— Да что это с вами? — удивилась она. — В пляс мне, пожалуй, еще рановато, но лежа в кровати я горы сверну.