Глава 9

После долгого перерыва девчонка снова стала навещать ее. Она изменилась. В ней появилось что-то незнакомое, что-то такое в осанке. Будто позвонки распрямились, будто она прогулялась в себя и там нашла маленькую Жюстину, такую, какой она была раньше. И она держала эту маленькую Жюстину перед собой как щит, когда входила в палату.

Да, даже походка ее изменилась, она перестала осторожно ступать на цыпочках, как делают родственники больных, просто распахивала дверь и входила. Обычно она придвигала к кровати стул, противно скрежетнув им по полу, и сидела совершенно неподвижно, прямая как ствол и отстраненная. Сидела, уставившись на нее тем самым коварным взглядом, который был у нее когда-то раньше.

Флору охватывало странное чувство. Одеяло на груди наливалось тяжестью, но главное, в эти моменты к ее телу словно возвращались прежние ощущения, как до удара. Она закрывала глаза, притворяясь, будто спит, но время от времени все же сквозь ресницы поглядывала, как там девчонка, сидит все в той же позе или нет. Она не могла не следить за ней.

Она обнаружила, что прислушивается, не слышно ли шагов девчонки, даже по ночам. Если бы она могла убедить чертовы белые брюки, что не желает принимать посетителей. Никого. Даже самых близких родственников.

Первое время в больнице Флора находилась без сознания и не знала, что ее кто-то навещает. А когда стала потихоньку приходить в себя, обнаружила возле своей кровати девчонку. Услышала, как тонкий детский голосок зовет, молит:

– Видишь меня, Флора? Слышишь меня?

Язык во рту застрял засохшей коростой.

В комнате было светло, вошла медсестра.

– Она понимает, что я говорю?

Медсестра посмотрела на нее, а потом они с девчонкой вместе вышли из палаты. Флора попыталась поднять руку, чтобы откинуть простыню. Она хотела встать, найти зеркало и посмотреть, что с ней сталось. Они, наверное, накачали ее наркотиками, она не помнила, как сюда попала.

Но поднять руку не получилось.

Рука даже не шевельнулась.

В первое время они все проверяли ее, брали анализы. Каждый день возили в лабораторию и на рентген. Они загоняли ей в руки иголки, тыкали разными инструментами в пятки и все спрашивали, неужели госпожа Дальвик и правда ничего не чувствует, ни малейшего прикосновения?

Со временем они сдались.

Ее ремнями привязали к носилкам, и двое санитаров выкатили ее на улицу, она впервые за долгое время ощутила свежий воздух, вот тогда-то по-настоящему и поняла, что жизнь закончилась. Когда машина «скорой помощи» развернулась и поехала, она краем глаза увидела очертания огромного здания больницы и вспомнила вой сирен.

В доме для престарелых никакой спешки не было.

Иногда по ночам она чувствовала некое присутствие. Будто к ней вернулся Свен. Он был сильный и молодой, как когда-то, в самом начале. Она хотела натянуть на голову одеяло, чтобы он не видел ее такой, состарившейся и униженной. Уходи, хотела она крикнуть ему. Уходи к своей француженке.

Та женщина умерла в самом расцвете. Ее он выбрал, она подарила ему ребенка. Флора всегда была всего лишь суррогатом, как бы он ни отрицал это.