— А… А Гриша? — с обреченным видом отпуская себя, спросила девочка.

— А Гриша испугался уже за тебя, сам чуть не умер, — объяснила Надежда, вздохнув. — Поэтому вы здесь лежите с недельку.

— Не умирай больше, — как-то совсем по-детски попросил ее Гриша.

— Я не буду, — пообещала ему Маша.

Младшие друг друга не стеснялись, ибо споли они рядышком с первых дней, да и мылись, когда была возможность, тоже. Кроме того, в сороковые были совсем другие нормы морали, поэтому на свою неодетость под одеялом девочка внимания не обратила. Надя же погладила обоих и, отнеся судно, что-то сделала с кроватью, отчего она приподняла головную часть. Маша и Гриша опять сползлись, сцепившись руками.

Надя решила начать с йогурта для обоих, а потом уже дать хлеб. Девушку тщательно проинструктировали на тему того, как нужно правильно кормить ее младших, поэтому она вывернула из прикроватной тумбочки столик, чтобы поставить на него баночки с йогуртом. Вопрос был еще, смогут ли младшие поесть…

Гриша слегка подрагивающей рукой взялся за ложку, рядом с ним тем же занималась и Маша, а Надя просто наблюдала, видя, что обоим сложно.

— Слабость такая, что страшно становится, — проговорила девочка, с трудом попадая в себя ложкой.

— Может, помочь тебе? — участливо спросила девушка, на что Маша упрямо покачала головой.

— Ну ладно, герои, — в Надином голосе обоим детям послышалась улыбка. — Кушайте.

— Наденька, а можно нам… — тихо попросил мальчик. Девушка уже подумала о хлебе, потянувшись к нему. — Метроном…

— Да, это я не подумала, — кивнула она, задумываясь.

Эвакуировались из школы быстро, поэтому метроном она взять не подумала, а не слыша привычного звука, дети тревожились, делая плохо своим сердцам. Эту проблему нужно было решать. Дома-то было, а вот тут, в больнице…

— Кушайте, — наконец, придумала Надя. — Я схожу, родителям позвоню, будет нам метроном.

— Ура, — серьезно произнес Гриша, делая перерыв. Самостоятельно есть ему было трудно, как и Машеньке, но дети не сдавались.

Увидев, что все в порядке, девушка кивнула, выходя из палаты. Ей нужно было позвонить. Маша же прижалась к своему мальчику, прикрыв от усталости глаза. Гриша думал о том, что теперь будет, но понять не мог. Казалось бы, ушла Блокада, оставаясь все же с ними, но теперь-то можно было жить счастливо? Почему тогда было так тяжело?

Маша ела медленно. Ей казалось, что ложка тяжелее заготовки на заводе. Но это была еда, поэтому надо было кушать. Есть, чтобы жить.

— Сто двадцать пять блокадных грамм, с огнем и кровью пополам…[1] — проговорил Гриша, глядя на хлеб. Лежавший на столе кусочек манил взгляд, но нужно было доесть йогурт.

— Мы рабочие, у нас больше было! — ответила ему девочка.

Надя вернулась быстро, заметив, что младшие уже совершенно выбились из сил. Тогда, отобрав ложку у Маши, она принялась кормить детей так, как кормили малышей в ее далеком и уже нереальном детстве — одному ложечку, второй ложечку… Дело пошло веселее, потому что Гриша и Маша смогли, наконец, расслабиться.