Сил уже не было никаких, а еда — только кусочек хлеба, быстро съеденный обоими. Совершенно не думая ни о чем, подростки залезли под кучу одеял, засыпая. Но через некоторое время опять стало холодно и Маша, робея от своей наглости, позвала.
— Гриша, иди ко мне, — девочка не думала, о том, что может случиться, она спасалась от холода. — Вдвоем теплее.
— Хорошо, Маша, — кивнул мальчик, залезая к ней.
О том, что положено смущаться соседству с девочкой, Гриша просто не знал, поэтому обнял Машу, пытаясь согреть ее. Ему тоже было холодно, а о том, что вместе теплее, мальчик знал из фильмов. Они уснули, и до утра их никто не побеспокоил, что позволило хотя бы отдохнуть. Почему-то хозяева в квартиру так и не вернулись, но об этом уставшие дети узнали только утром.
Студеное утро отбивало всякое желание вылезать из-под одеяла, но проснувшийся первым Гриша отлично понимал, что есть вещи, которые «надо». Поняв, что началась война, такая же, как и полвека назад, он осознавал — они никому не нужны. Почему она была не ядерной, мальчик даже не подумал, он просто принимал реальность такой, какой она была. Поэтому проснувшись, Гриша занялся осмотров шкафов, тумбочек и кроватей. И удача улыбнулась ему, позволив обнаружить зимние детские вещи, видимо, второпях позабытые. «Надо же, — подумал мальчик. — Опять повезло». Этические вопросы Гришу не интересовали, как и судьба хозяев квартиры.
Теперь надо было озаботиться едой. Тщательно обыскав квартиру, мальчик нашел две картофелины и немного муки, из чего решил сварить суп. Благодаря детдому он умел многое, а тот факт, что в холод надо кушать теплое, мальчик запомнил еще из школы, мысленно поблагодарив учительницу, рассказавшую об этом.
Плита была странной, больше напоминавшей что-то очень старое, но разжечь ее удалось. Очень пригодились рассказы ветеранов, приходивших в их детский дом, когда еще был Союз. Вода из крана текла плохо, но текла, что позволило подумать о супе, чем Гриша и занялся. Он готовил немудреную пищу, думая о Маше. Осознавая, что теперь у него есть повод и смысл жить, мальчик улыбнулся. Именно забота о девочке давала ему смысл жизни сейчас, как ни дико это было осознавать. Одним своим существованием Машка дала Грише смысл и цель в жизни, что было очень важно. Особенно в их нынешней ситуации.
Процесс готовки думать не мешал, поэтому мальчик анализировал. Они ехали в автобусе, потом что-то случилось, все, видимо, начало взрываться. Могло ли это быть в результате войны? Подумав, Гриша понял — вполне. Но если так, то в автобусе больше никого не осталось, и их двоих не ищут. Это было, по его мнению, хорошей новостью. Дальше… Они в городе, чем-то знакомом, кстати. Люди вокруг говорят по-русски, значит… Вот что это значит, мальчик не особо понимал. Впрочем, навык воровства у него был, а он точно знал — если не наглеть, то внимание «смотрящих» на себя не обратишь. Значит, жить было, по идее, можно.
Теплой воды, ожидаемо не было, а как зажигать висевший над кранами агрегат, Гришка не знал, поэтому согрел поды для Машки в кастрюле, что было, по его мнению, вполне логично — девочка же. Убедившись в том, что все готово, мальчик двинулся к вороху одеял.
Глава 3
Проснулась Маша от того, что ее как-то очень ласково гладили по лицу. Ощущение было непривычным, давно не испытанным, потому глаза девочки сразу же раскрылись. Увидев Гришу в каком-то явно толстом свитере, Маша удивилась. Еще больше девочка удивилась, услышав то, что ей говорил этот точно необыкновенный мальчик, заботившейся о ней, как никто и никогда. Наверное, прошлое девочки стерлось, но теперь… Ничем ей не обязанный Гриша заботился, как будто она была ему кем-то близким. Впрочем, положа руку на сердце, Маша уже была согласна, пожалуй, на все. Очень уж страшно было.
— Я тебе согрел воды, чтобы ты могла умыться, — сообщил Гриша, осторожно разбудив Машу. — И еще у нас есть завтрак, правда только на один раз… Но он есть!
— Чудо просто, — улыбнулась девочка, вылезая из-под одеял и разглядывая то, что ей протянул мальчик. — Спасибо… — смутилась она.
Такая забота была непривычной, даже очень. Маша, немного подумав, убежала в сторону удобств, каким-то шестым чувством их найдя. Впрочем, вариантов было немного, поэтому девочка и не растерялась. Все вокруг было каким-то несовременным, впрочем, сантехника от приютской отличалась мало. Еще ее удивлял тот факт, что Гриша не пошел за ней подглядывать, хотя, насколько она знала, это было бы нормальным.
Пока Маша умывалась, Гриша рассматривал найденную в почтовом ящике газету. Обычная газета, с привычной советской символикой, за последние годы слегка подзабывшейся, привлекала взгляд не статьей о Ленинграде, а датой. Даже если она пролежала в почтовом ящике несколько недель, дела это не меняло. За окном действительно была война, только совсем не та, о которой изначально думал Гришка. Он смотрел в газету, а перед глазами вставало Пискаревское кладбище. Теперь он понимал, и где они оказались, и когда, и что их обоих ждет. Осознавать это было сложно, но Гриша понимал — детство кончилось, начинается жизнь, в которой он просто обязан сохранить Машку живой.
— Кушай, — налив в тарелку уже тепло одетой девочки получившуюся похлебку предложил Гриша. — Я еще лепешку сделал, ее можно будет растянуть на подольше.
— Интересно, что происходит… — задумчиво протянула Маша, заметив какой-то очень тоскливый взгляд мальчика. — На ядерную войну не очень похоже.
— Да… — Гриша помолчал, не зная, как сказать о том, что он обнаружил.
— Рассказывай, — попросила девочка, понимая, что новости ей совсем не понравятся.
— Только не плачь, ладно? — попросил мальчик, все еще чувствуя себя не очень хорошо от таких новостей. Он налил кипятка в чашки, потому что нужно было греться. По крайней мере сам Гриша так считал. — Мы в Ленинграде, а сейчас ноябрь сорок первого года.