— Любой предмет становится оружием: ложка, ручка, кофейная чашка… короче, всё.

Я посмотрела на часы, которые теперь тоже превратились в оружие. Я потеребила ремешок, пытаясь снять их, но большая мясистая ладонь Чавеса мягко сжала мое запястье. Его глаза встретились с моими, и в них читалась та же уверенность, как и в тот день, когда Чавес объявил мне, что я назначена руководителем убойного отдела.

— Пожалуйста, не делай этого, — тихо сказал Чавес.

Вдалеке еле слышный рев моторов F-15 нарастал, как приближающийся шторм, угрожающий смести все на своем пути. Я оставила в покое часы и потянулась к руке Чавеса, но не смогла дотронуться до нее.

— Три метра, — мысленно напомнила я себе и отдернула руку. Я больше не являюсь частью этого мира, даже видавшего виды мира копов. И никакие слова и дела не могли меня убедить в обратном.

— Он позвонит, — сказала я.

Чавес заметил, как я отдернула руку, и с грустью кивнул, словно ощутил пропасть, разверзшуюся между нами.

— Офицер Джеймс вызвалась пройти вместо тебя по Колорадо.

— Как только он позвонит, мы проникнем в дом.

Гаррисон проехал немного вперед. Когда мы миновали третий дом справа, оттуда выползла за утренней газетой риэлторша, с которой у моего мужа была интрижка, в голубом халате и желтых тапочках. Бледная как смерть, она щурилась на свет, словно ее мучило похмелье. Она посмотрела в нашу сторону, но тут же отвернулась, увидев меня. Обычное дело с тех пор, как я узнала об измене мужа. Мне бы хотелось думать, что она ведет так себя потому, что чувствует свою вину, или, еще лучше, стыд. Но на самом деле я считала, что ей просто хочется притвориться, что ничего не было. Что ж, ей же хуже.

Ничто рядом с домом не намекало на события, которые, возможно, разворачивались внутри. С таким же успехом можно было стоять перед любым другим домом в нашем квартале. Да, все они разные, но ровно настолько, чтобы отлично сочетаться друг с другом. Одноэтажное ранчо с тремя спальнями рядом с домом с четырьмя спальнями, расположенным по соседству с двухэтажным зданием. И все вместе они принадлежали, казалось, такому далекому прошлому, вызывали чувство общности с коллективом, которого больше не существовало для меня.

Гаррисон повернул за угол и остановился рядом с соседним домом. Мы вышли из машины, вытащили пистолеты и, опустив их, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, двинулись через лужайки к гаражу.

Из долины внизу донесся рев реактивных двигателей самолетов, пролетавших над парадом, который нарастал как гром, пока стекла в соседних домах не задрожали. Я перешагнула через заборчик, который обозначал границы моей собственности, одним глазом поглядывая на забор, а вторым — на дрожащую жидкость в детекторе движений. Еще четыре шага по лужайке, и мы уже стоим, прижавшись спиной к стене гаража.

Я тяжело дышала, словно только что пробежала милю. Сердце глухо колотилось об оставшийся кирпичик взрывчатки на груди. Я сделала два глубоких вдоха, а потом посмотрела на припорошенные снегом верхушки гор в полутора тысячах метрах над нами.

— Стояло прекрасное утро, — прошептала я.

Гаррисон повернулся ко мне, не понимая, к чему это я.

— Кажется, всегда говорят об утре в день катастрофы.

Гаррисон несколько секунд смотрел на меня, а потом его взгляд скользнул к какой-то далекой точке за горизонтом.

— Не всегда. Иногда идет дождь, — тихо ответил он.

Звук двигателей достиг наивысшего уровня, а потом постепенно стих, оставляя после себя неприятную тишину. Ни птичьих трелей, ни шума автомобилей, ни музыки, ни даже гомона девяти миллионов жизней в городе, раскинувшемся внизу. Я вытащила ключ и молча вставила его в замок.