А кто ещё?

Точно – Брежнев. И, наверное, не один – первое лицо в стране и в партии обязано было иметь некоторое количество доверенных сторонников. Относился ли к ним Андропов? Исключать это я не мог, и память Орехова мне в этом ничем помочь не могла – фамилии членов Политбюро ЦК КПСС он, конечно, знал, но в хитросплетении их отношений разобраться даже не пытался.

Впрочем, в этом Политбюро нынешнего извода явно – ну, с точки зрения будущего – выделялась фракция региональных руководителей – там были представители Украины, Белоруссии, Казахстана, Грузии, а также Москвы. Ещё одна группа – это люди из Совета Министров СССР, в неё входил и тесть актера Дыховичного. Кто-то представлял собственно Центральный Комитет – это секретари по направлениям, как идеолог Суслов.

Вычислить в этом месиве персоналий конкурирующие друг с другом башни представлялось мне неподъемной задачей. Я отметил только наличие в списке Шелепина, который когда-то руководил КГБ и оставил о себе недобрую память, получив прозвище «Железный Шурик» – режиссер Гайдай серьезно подсуропил ему с именем своего комического героя. Но Шелепин сидел на Комитете ещё до прихода туда Орехова, и тот о нем знал только по отзывам сослуживцев. Он немного захватил следующего председателя – Семичастного, но не был в курсе, куда того дели, когда на его место сел Андропов. Точно не расстреляли, не те времена. [1]

Я вынырнул из дурных мыслей и огляделся. В раздумьях я дошел уже до площади Маяковского и идти дальше пешком не собирался – пора было спускать под землю и ехать домой. Но я вспомнил про одно обещание, данное мной самому себе – и прямо за магазином «Колбасы» решительно свернул направо, на Садовое кольцо.

***

Это было притягательное место для всех меломанов Москвы. Только-только старую застройку тут сменили три высокие кирпичные башни, квартиры в которых получили многие творческие люди, и некоторые из них относились к моей компетенции – не потому, что они активно боролись против советской власти, а потому, что я занимался как раз этими артистами.

В стилобате этих трех башен находилось много всякого интересного, но меня интересовал лишь один магазин – «Советская музыка». На первом этаже тут продавали пианино и рояли, а вот на втором находилось небольшое царство гитар. До закрытия ещё было немного времени, но посетителей уже было немного, и три продавца откровенно скучали.

Я примерно знал, чего должен хотеть в меру опытный гитарист, но боялся, что придется обходиться тем, что есть – советская торговля не поощряла разнообразие моделей. Сейчас этот магазин предлагал очень скудный выбор – если не вдаваться в детали. Несколько моделей натуральных «деревяшек» за три рубля – на них я даже смотреть не стал, нарваться там на что-то приличное было из разряда фантастики. Шиховские и луначарские гитары за семь с полтиной уже подходили для новичков – стоили недорого и строй держали, во всяком случае, на блатных аккордах.

Была ещё более дорогая продукция этих фабрик – там надо было копаться, но шанс на что-то приличное был высокий, а цена в двадцать-тридцать рублей меня не пугала. Семиструнные гитары имелись в количестве, но их я смотреть отказался сразу – не потому, что не хотел подражать Высоцкому, а из нежелания переучиваться. Равнодушно просмотрел набор разноцветных электрогитар – в основном с того же ленинградского завода имени Луначарского, но уже попадались и «Уралы».

Ничто из представленного на витринах меня не прельщало, и я обратился к одному из продавцов – мужчине в возрасте, с длинными пальцами музыканта, который смотрел на потенциальных покупателей с легкой тоской в глазах. Я его понимал – до закрытия оставались минуты, и он уже, наверное, представлял, как поедет домой.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровался я.

– Здравствуйте, – равнодушно ответил он. – Что-то присмотрели?

В бытность работы редактором ко мне попадала самая разная литература – в том числе и воспоминания музыкантов этого времени. Они ругали дубовые «Уралы», кляли на чем свет стоит продукцию ленинградской фабрики, да и в целом не очень лояльно относились к тому, что выпускалось в СССР. И в одной из книжек я прочитал о том, как её автор испытал неземной восторг, когда ему случайно попала в руки «Музима» из ГДР – он сравнивал её с «Кремоной», которую тоже производили страны соцлагеря, и уверял, что это небо и земля. Собственно, что-то подобное я себе и хотел, понимая, что получить желаемое будет очень и очень нелегко, и почти был готов поднять связи в музыкальной среде, чтобы мне привезли её под заказ.

– К сожалению, нет. Но знакомый рассказывал, что вам завезли «Музимы», – сказал я. – Вот её бы я попробовал.

– Все бы попробовали, – продавец чуть заинтересовался и обвел взглядом покупателей.

Но я специально подобрал момент, когда рядом не было никого.

– Не все готовы красненькую сверху дать, – задумчиво произнес я.

Я наблюдал в прямом эфире, как на лице продавца осторожность боролась с жадностью. Насколько я помнил, эти «Музимы» стоили сотни полторы, так что червонец сверху выглядел нормальной сделкой. Я вспомнил, что герои одного из фильмов недалекого будущего заплатили за возможность приобрести польский мебельный гарнитур лишь в два раза больше – при несопоставимых ценах, гитары всё-таки стоили много дешевле.

И продавец решил. Он отошел чуть в сторону – я последовал за ним, – перегнулся через прилавок и прошептал: