Да, торопиться в его случае я не собирался – просто не видел смысла. Морозов не был тайной за семью печатями, напротив – он был открыт настолько, насколько это возможно. Его ежедневные отлучки наверняка были как-то связаны с диссидентскими посиделками на чьей-либо кухне, где несколько друзей-товарищей обсуждали, какая плохая в стране власть. Возможно, они почитывали Солженицына, трепетно приникали к мудрости великого писателя и Нобелевского лауреата, ругали на чём свет кровавого Сталина и жалели, что капиталисты никак не организуют очередной освободительный поход на Восток. При этом они не думали, что смогут дожить до падения и развала Страны Советов, перехода от социализма к капитализму – в общем, до времени, когда все их хотелки сбудутся буквально и очень нехорошо для подавляющего числа сограждан.

В девяностые мне было слишком мало лет, чтобы от той эпохи у меня осталось что-то кроме каких-то детских воспоминаний про красочные диснеевские мультфильмы, про жвачку с пузырями и вкладышами и про крутые голливудские боевики со всепобеждающим Шварцем. Ну а потом жизнь почти устаканилась, хотя к концу жизни я понял, почему мои родители ушли так рано. И, честно говоря, мне не хотелось повторения той судьбы. Но на пути уже моих хотелок стояли такие, как Марк Морозов – и это означало, что неведомая мне Ленка останется без мужа и его зарплаты, если означенный Марк не одумается и будет упорствовать в своем желании угробить Советский Союз.

Я посмотрел на часы – самое начало седьмого. Я не собирался ждать, когда Морозов поест и поедет к своим друзьям-диссидентам. Это в целом было против наших внутренних инструкций, я и с его сопровождением от работы до дома слегка перегнул палку – но не сильно, а ровно до той степени, когда ещё мог объяснить свои действия «оперативным чутьем». Денисова это объяснение обычно устраивало. Но дальше надо было действовать правильно.

Поэтому я пошел обратно, в сторону Кусково. Меня ждал наш кабинет, в котором наверняка уже не было Макса, и машинка, на которой я напечатаю несколько бумаг. Среди них будет отчет о сегодняшнем плодотворном дне, а также заявки на наружное наблюдение за неким математиком Марком Морозовым, который подозревается в очень серьезном преступлении – невосторженном образе мыслей и попытке получения сведений, составляющих государственную тайну.

Дата суда над Буковским точно была государственной тайной.

Но оказавшись в кабинете, я первым делом набрал хорошо знакомый «моему» Орехову номер. Ирина ответила почти мгновенно.

– Ир, привет, это Виктор, – напомнил я о своем существовании.

– Здравствуй, – её голос прозвучал очень холодно и неприветливо. – Чего надо?

– Да хотел извиниться... А в качестве извинений – у меня есть билеты на Таганку на завтра, там «Гамлета» будут показывать. Составишь компанию?

Пауза продлилась чуть дольше, чем могла себе позволить почти замужняя и хорошо беременная девушка.

– Нет, не составлю, завтра я не могу, – сказала она.

Разочарование в её голосе, думаю, заметил бы и такой носорог, каким был Орехов.

– Жаль, – искренне сказал я. – Но нам всё равно нужно встретиться. Как насчет субботы?

– Во сколько и где?

– «Прага», полдень, – быстро прикинул я. – Подойдет?

И снова пауза, которая не подходила девушке в её положении.

– Да, давай в «Праге», я приду, – вдруг сказала она.

А я уже был готов настаивать.

– Хорошо, спасибо, – отозвался я. – Надеюсь, мои извинения будут приняты. Как Новый год?

– Встретила... – уклончиво ответила она. – Больше и сказать нечего. А ты?