– А я думала, это собаки, – сказала она.
– Волка и собаку перепутать невозможно. – Рената отстранилась и подошла поближе к картине, чтобы показать сестре детали. – Волк крупнее, у него длиннее ноги, больше голова и массивнее шея. Смотри, тут хорошо видно. Хвост у волка более пушистый.
– А твои собаки?
– Волкособы, помесь. Но они не волки. Больше всего отличается взгляд. Собака смотрит разумно, вопросительно, преданно, а у волка взгляд совершенно другой – безразличный, но внимательный. От него пробирает дрожь.
Заговорив о волках, Рената явно оживилась.
Потом они вместе возились на кухне, выпили немного вина. Это был последний раз, когда они виделись у Ренаты дома. Она запомнила их прощание на пороге.
– Знаешь, животные мастерски распознают желания, – сказала вдруг Рената, словно заканчивая какой-то разговор, которого на самом деле не было. – Мы могли бы учиться этому у них, если бы такое вообще пришло нам в голову. Будь у тебя такая способность, ты бы знала, что я хочу сделать и почему. И приняла бы это спокойно, без малейшей тревоги.
Но тогда она вообще не поняла, что имеет в виду старшая сестра.
Когда стемнело, приехали родители с Ханной. Лицо матери – бледное и встревоженное. Казалось, она все время стискивает губы, словно твердит самой себе: «Потерпи немного, придется еще чуть-чуть помучиться». Однако это не было связано с решением Ренаты. У матери всегда было такое выражение лица. Она носила его как форму. Заявляла с его помощью: «Просьба обращаться только по действительно важным вопросам». Отец в последнее время производил впечатление человека совершенно оторванного от мира, трудно было понять, что он на самом деле чувствует и чувствует ли вообще. Порой он принимался ни с того ни с сего насвистывать в такт какой-то своей внутренней жизни, куда никто по-настоящему не имел доступа. Единственным, кого он замечал, была жена.
– Когда это должно случиться? – спросила пожилая женщина, едва они вошли. Спросила так деловито, словно речь шла о какой-то неприятной процедуре, которую нужно перетерпеть ради того, чтобы потом стало лучше.
Она передвигалась при помощи ходунков.
– На рассвете. Солнце встает очень рано, – ответила дочь и помогла матери преодолеть ступеньки.
Ханна была хорошей внучкой, она разложила в комнате их вещи, которых было немного (всего одна ночь), вечером приготовила травяной отвар. После ужина, который они съели практически молча, мать уселась, выпрямив спину, в руках она держала открытую на первой странице информационную брошюру. Она выучила ее почти наизусть, но по-прежнему не могла этого понять.
– Я только хочу уточнить, – спросила она раздраженным тоном. – Это что-то вроде того, как отдают свое тело для исследования? Так, как это сделали мои родители, да? Тело во имя науки.
Младшая дочь подбирала слова, чтобы ответить, но – кажется – не была уверена, что мать захочет ее выслушать. Вопрос был явно риторический.
– Она умерла, – сказал отец и похлопал жену по руке, после чего потянулся к лежащему на столике пестрому журналу и быстро перелистал разноцветные страницы. Рената не знала, что́ он чувствовал. Теперь, больной деменцией, он сделался самым загадочным существом на свете. Белку ей было бы понять легче, чем собственного отца.
– Мы ее еще увидим? – процедила мать. – Ее еще можно как-нибудь… ну… обнять?
– Я тебе говорила, что нет, – ответила внучка. – Мы уже прощались с ней зимой, несколько месяцев назад.
– Тогда зачем она нас снова позвала? – спросил дедушка.
– Она никого не звала. Она уходит, а мы хотим увидеть, как это произойдет, – ответила младшая дочь.