В глазах собираются слезы обиды, но я, на мгновение зажмурившись, проглатываю их. Давящая боль в груди нарастает с каждым оборотом колёс. Скорость на спидометре зашкаливает выше дозволенной. Злость и адреналин гонят вперед. Мне сигналят, но я слышу только собственный стук сердца в затылке. Тяжелый, болезненный. Кожа на руле жалобно скрипит от силы, с которой я впиваюсь в нее ладонями. Очередной продолжительный звук клаксона сзади заставляет нервно вскинуть глаза и посмотреть в зеркало заднего вида.
Черный панамера петляя несется следом и, сволочь яростно давит по сигналу, требуя остановиться. Шумно сглатываю.
Пошел к черту! Нога вжимает педаль в пол. Дороги посреди ночи наполовину пустые, поэтому могу ехать так, как мне хочется. А хочется мне оторваться и послать Кешнова подальше, потому что если сейчас остановлюсь, убью его к чертовой матери!
Глава 22
Марина
Парковка, лифт, лестничная площадка. Все проносится, как на быстрой перемотке. Врываюсь в квартиру, но не успеваю захлопнуть дверь, как она с адским грохотом ударяется о стену, а следом входит Кешнов.
Ногой припечатывает дверь обратно и замедляя шаг движется на меня. Синева из глаз пропала, теперь там непроглядная чернота. Еще никогда он не смотрел на меня так, словно видит впервые и испытывает нереальное желание убить. Желваки на скулах вздулись, кулаки то сжимаются, то разжимаются. Влажное пятно на темной рубашке еще даже не успело высохнуть.
- Не подходи ко мне, говнюк! – рычу, чувствуя, как внутренние органы пылают от злости.
Не хочу его видеть! Не могу! Сил никаких нет уже быть постоянно на втором месте, еще и воочию видеть подтверждение того, почему от него несет бабскими духами. Можно сколько угодно рисовать картинок, что они просто трутся рядом, но вот так, когда он САМ позволяет это делать… В горле дерет оттого, с какой скоростью нарастает ком внутри.
- Ты что, блядь, творишь, Рина? – утробный голос Матвея может напугать кого угодно, но только не меня. - Ты хоть знаешь, перед кем меня только что опустила?
- Да мне по барабану перед кем, - выкрикиваю, не в силах сдерживать тот вулкан, что рвется наружу, - хоть перед самим президентом. Мне плевать на всех, кто там находился. Я от них не завишу, это же ты то и делаешь, что прогибаешься, лишь бы получить желаемое.
Резко отступаю назад, потому что Матвей дергается в мою сторону, и вскрикиваю:
- Я сказала, не подходи!
Эмоции берут верх и выплескиваются в оглушительный удар битой по стеклянному столу в нашей гостиной. Я даже не помню, как взяла ее с собой и все это время сжимала. Инстинктивно зажмуриваюсь в момент, когда стекла разлетаются в разные стороны и крошась падают на ламинат. Меня накрывает с такой силой, какой, наверное, не было никогда.
- Это не я тебя опустила, а ты меня! – тычу в его сторону битой, до побелевших костяшек сжимая рукоятку. - У тебя есть девушка, и каждый из этих твоих шишек знает это, но тебе ведь так важно произвести впечатление на них, что ты мою важность приравниваешь к нулю в их глазах. Да к черту их. Я сама чувствую себя никем, понимаешь? – смотрю в любимое лицо и осознаю, что я не знаю этого человека. Кто он? Я хочу моего Матвея. Того, кому было насрать на всех, кроме самых важных ему людей, а не этого чужого и непонятного, - Как давно ты трешься со шлюхами?
- Она просто сидела рядом! – повышает голос Кешнов, полностью забивая на мои слова и двигаясь вперед.
- Не рядом, а почти на тебе! – поправляю нестыковку, – То, как руки этой сучки были на твоих плечах, тебя ни капли не трогало.
Воспоминание того, как вышколенная дрянь забирает у него из руки стакан и пьет из него, бензопилой проходится по сознанию, причиняя почти физическую боль. Я, может, не выгляжу, как она и все эти одетые в розовое няшные куклы, но это не значит, что не умею чувствовать. Именно Матвей когда-то научил меня открываться и позволить себе довериться, и что сейчас? Мое доверие сравнивают с землей, наглухо втаптывают в грязь, заставляя чувствовать себя ненужным глупым ничтожеством.
- Это антураж, Рина! Те люди дают мне немало бабок, поэтому приходится сидеть в ИХ обстановке с ИХ бабами, которых трахать я НЕ собираюсь! Это жизнь, мать твою. И чтобы быть наверху, нужно карабкаться с самых низов.