Е г о г о л о с. У тебя такие добрые руки!
Е е г о л о с. А ты… Твое сердце… Я не знаю, где кончаюсь я, где меня нет и где ты?
Е г о г о л о с. Ты плачешь?
Е е г о л о с. Потому что я люблю тебя. Я плачу, потому что счастлива и люблю тебя. Господи! Господи!
Пятнами света, золотыми застывшими масками высвечиваются в ночи д е т с к и е л и ц а.
П л а ч д е т е й.
Вы не знаете нас,
вы не слышите нас.
Мы летаем, мы летаем,
мы куда-то отлетаем.
Не успеем мы родиться,
мы не открытая страница.
Мы летаем.
МА-МА!
Солнышко светит,
нам не суметь
его свет поймать.
МА-МА!
Трава на земле,
нам бы дышать и дышать,
и дышать.
МА-МА!
Ягода рдеет,
как бы ее нам
сорвать?
МА-МА!
Ветер ходит по кругу,
как бы его нам
увидеть?
Нам не родиться,
мы — не открытая страница.
Мы летаем, мы летаем,
мы куда-то отлетаем.
Вы не знаете нас,
вы не слышите нас,
мы летаем…
И в ответ женская а капелла. Плач матерей по нерожденным детям.
О н (громко). Вставай! Утро! Слышишь?
Не открывая глаз, женщина поднимается — улыбка цветет на лице. Прижимается губами к губам мужчины и снова падает на подушку, снова засыпает.
Такое утро… Роса…
О н а. Дай поспать!
О н. Молоко парное… Хочешь?
О н а (не открывая глаз). Хочу. Я так… так спать хочется! (Поднимается, снова ничком падает на кровать.) Не смотри. Я некрасивая утром. (Вскочив и усевшись в одной рубашке на постели — как будто никакого сна и не было в глазах.) Я была в ресторане сейчас. На свадьбе!
О н. На свадьбе? На чьей?
О н а. Не знаю. Я помню только золотое кольцо у себя на руке. Оно было какой-то необыкновенной формы. А еще… Еще я видела во сне, что должна родить саму себя.
О н. А я ходил за молоком в деревню.
О н а. Нет, представляешь? Это такой труд! Я кричу, вою, и мне некогда даже спросить, кто велит мне рожать саму себя… А где молоко? (Смеется, быстро притягивает его к себе, целует, снова смеется.) Я люблю молоко.
Тут же, на постели, они завтракают. Одна ложка на двоих. Одна кружка.
Принеси еще ложку!
О н. Я хочу из твоей.