— Скажите, — начал Ту Вэй, делая вид, что ему пришла в голову мысль, которую на самом деле ему заблаговременно подали его агенты, — младший сын третьего брата вашего отца занимается научными исследованиями в Гуанчжоу?
— Вы
— У нас был общий бизнес с его лабораторией, — пояснил Ту Вэй. — Насколько я помню, он имеет дело с заразными штуками. Вирус СПИДа. Опасная работа. Он должен быть очень осторожным, чтобы не причинить себе вреда случайно. Не так ли?
Лицо молодого хранителя стало белым, как бумага.
— Он знает об опасности.
Свирепые глаза Ту Вэй Вонга поблескивали, как оникс.
— Если он знает об опасности, то опасности не существует. Вы согласны?
Рот юноши застыл твердой линией. Наверное, он никогда не согнется, подумал Ту Вэй. Мудрые Глаза еще встанут на его пути, чтобы вредить ему, — и все из любви к китайской культуре. Вонг взглянул туда, где дверь лифта скрывала пустую шахту на восемьдесят этажей вниз.
Простой и легкий конец этой маленькой проблемы… Почему бы и нет?
Но даже убедившись в силе сопротивления этого мальчишки, Вонг решил предложить ему еще один тест. Секретарша проводила молодого Прозорливца из офиса. Ту Вэй взял телефонную трубку. Ему ответили сразу же после первого-звонка.
— Передаю его тебе. Развлекайся.
Потом Ту Вэй Вонг тяжело встал из-за письменного стола, чувствуя боль, и медленно пошел по ковру к юаньской горке.
Он открыл дверцу, и внутри зажегся свет.
Колокольчик Чжоу висел на шелковом шнуре. Он был высотой в пятнадцать дюймов и сделан из бронзы, покрытой зеленой патиной. [9]Драконы свернулись наверху, образовав хвостами петельку для шнура. Вся поверхность колокольчика была щедро разукрашена.
Ту Вэй взял в руки бамбуковый молоточек.
Колокольчику было две с половиной тысячи лет — он был сделан за двадцать пять веков до рождения Вонга. Вместе с другими колокольчиками, находившимися сейчас в музее, он вызванивал ритуальную музыку, когда Конфуций проповедовал свое учение и Лао-цзы [10]составлял «Дао дэ цзин» — за пять столетий до появления Будды и Христа на Земле.
Ту Вэй тронул колокольчик. Он раскачивал его и так и эдак. Две протяжные ноты отозвались на прикосновение его руки в тишине. Чистые и нежные, они еще долго звучали за спиной Вонга, когда он отвернулся и заковылял к окну.
Его ноги стремились почти в противоположные стороны, это и послужило поводом для появления его прозвища. [11]Но шутники не знали, как он заработал это увечье. Шестьдесят лет назад нищий-попрошайка захотел искалечить его на всю жизнь. У убогих больных детей на улицах Шанхая было гораздо больше шансов завоевать симпатию прохожих, и Ту Вэй знал, не сделай его мучитель этого, Вонг, конечно же, погиб бы от голода. Это была обычная судьба маленьких сирот в жестоком милитаризованном Китае. В этом поступке не было злобы или садизма — нищий был бесстрастен, как камень.
Дойдя до окна, Ту Вэй перевел дух. Он был здоровым и сильным, но из-за травмы с годами у него появился артрит, и боль иногда была невыносимой. Его многочисленные сыновья и дочери от его многочисленных жен уговаривали пользоваться новейшими моделями японских инвалидных колясок, которые они в изобилии притаскивали в его дом, но он всегда наотрез отказывался — по той же причине, по которой перестал употреблять опиум. Боль была напоминанием о том, что тот, кто не может победить себя, в конце концов не сможет выжить.
Зрелище, которое открывалось из окна, никогда не переставало его восхищать.