Теперь он смотрел на нее, и его сердце таяло от этой красоты. Она все еще сидела, наклонившись слегка вперед, в низком кресле, обеими руками держась за одно колено, а ее глаза смотрели в огонь. «Художник, – подумал Лори, – сошел бы с ума от того, как она выглядит». Он сам сходил с ума от этого, у него даже слегка кружилась голова.

На ней снова было то платье, в котором он увидел ее в первый раз, и воспоминание о том грустном мгновении заставило его сердце биться еще сильнее. Вбирая взглядом детали ее облика, от густых волос на маленькой голове до блестящих пряжек на ее домашних туфлях с невысокими каблуками, Лори наконец понял: кем бы ни была эта девушка, чем бы она ни занималась, его влюбленное сердце желало, чтобы она стала спутницей его жизни. Он любил ее. Он доверился бы ей, и даже слепо, если нужно, что бы ни происходило.

Молчание затянулось, но, когда она снова заговорила, Лори показалось, что между его болтовней и ее словами не прошло и мига.

– Любой другой мужчина вел бы себя иначе, – продолжила она. – Он бы стал требовать, чтобы были раскрыты все тайны, настаивал бы на том, чтобы я все ему объяснила. Но я сама выбрала такую манеру, – призналась она. – Я не всегда умею принимать происходящее спокойно и… философски. Но вы ни разу не выглядели растерянным, в какой бы ситуации мы ни оказались. Такое впечатление, что вы не придавали этим ситуациям особого значения. Но, как говорит Шоу, если дело примет серьезный оборот, на вас всегда можно положиться.

Он не стал ничего отвечать. Его неприятно задели слова «как говорит Шоу». Значит, они с Шоу обсуждали его! Лори вспомнил фотографию Дорис в серебряной рамке на полке над камином – фотографию, которую довольно странно было увидеть в комнате Шоу. Легкий холодок пробежал по его спине, когда Дорис напомнила об их с Шоу необъяснимой связи. Лори снова призвал свою силу воли на помощь и только потом понял, что Дорис продолжает говорить.

– Вы тот человек, – произнесла она, – который во времена Французской революции шел бы на гильотину с улыбкой и шуткой, если это потребовалось, и видел бы в этом лишь новое приключение.

В этот момент он покачал головой.

– Я не знаю, – сказал он со всей серьезностью, таким она видела его лишь пару раз за все время их знакомства. – Смерть – довольно важная тема. В последнее время я много о ней думал.

– Неужели! – Удивившись, она выпрямилась на кресле. – Почему?

– Ну, – он колебался, – я не говорил об этом, но… по правде говоря, я воспринимаю войну в Европе куда серьезнее, чем раньше. Я думаю, Америка ввяжется в эту свару через месяц-два. Я на самом деле не понимаю, как мы можем больше в нее не вмешиваться. И я решил отправиться на фронт добровольцем, как только мы вступим в войну.

– О, Лори!

Она не сказала ни слова больше, но этого было достаточно. Он снова отвернулся от нее и посмотрел на огонь.

– Я хотел бы поговорить с вами об этом как-нибудь, – продолжил он. – Не сейчас, конечно. Я хочу записаться в авиацию. Это мне по душе.

– Да, конечно, – почти неслышно поддержала она.

– В последнее время я много об этом думаю, – повторил он. Он рассказал Дорис о своем желании пойти на фронт, и от этого ему внезапно стало легче. Он признавался в этом только Бэнгсу, и то особо не распространялся. Именно по этой причине он не мог заставить себя заняться новой пьесой, на чем так настаивали Бэнгс и Эпштейн.

– Все, о чем я могу сейчас думать, кроме вас… – Лори помедлил, а потом продолжил, смущаясь, – это о тех ребятах, которые находятся там, и о том, какое важное дело они делают. Я хочу помочь им и собираюсь это сделать. Но я не грежу иллюзиями о военных оркестрах, красивой форме и громких победах. Сейчас это самая важная работа в мире, и ее нужно выполнить. Я вижу в ней кровь, грязь, ужасный запах, страдание, ужас и безграничную стоическую выдержку. И… я знаю, что делаю. Но мне трудно представить, вернусь ли я домой.

Кроме его откровения этим утром, когда они встретились, это было самое длинное признание Лоренса Девона кому-либо, за исключением его сестры. В конце его речи у Дорис ком стоял в горле. Он долго смотрел на нее молча, уже сожалея о том, что сказал. Потом она резко поднялась на ноги и встала у окна, глядя на метель. Он последовал за ней и остановился рядом.

– Лори, – внезапно сказала она.

– Да?

– Я не могу больше терпеть.