Она кивает, почему-то печально, и направляется к двери. После ее ухода я лежу и смотрю в потолок. Я уже не такая уставшая. Вместо этого я ощущаю, как нарастает легкое беспокойство. Я сворачиваюсь клубком, лежа на боку. Собравшись подложить руку под голову, я замечаю на ладони маленькую царапину. Когда я рассматриваю ее, мои глаза расширяются – испуганно и встревоженно. Она почти зажила, осталась лишь бледная красная линия длиной не больше ногтя. Не думаю, что останется шрам… но я не помню, когда поранилась. Я бы сразу отправилась к врачу.
Может, это случилось во время терапии контроля побуждений. Наверное, Антон не заметил, иначе он позаботился бы о том, чтобы залатать меня. Теперь я пытаюсь вспомнить, изо всех сил пытаюсь догадаться, что же происходило на терапии контроля побуждений.
Леннон Роуз покинула школу, но я была рада за нее. Тогда почему же Антон сказал Сидни, что я была расстроена из-за ее отъезда? Ведь я довольна. Вместо того чтобы вспомнить о терапии, я внезапно чувствую физическую боль – одиночество становится настолько сильным, что оно заставляет меня застонать, схватившись за грудь. И я понимаю, что это не только одиночество. Это страх. Паника.
Голова кружится, рой гулких мыслей заполняет сознание, они сталкиваются друг с другом, но в них нет никакого смысла. Я сжимаю голову руками, пытаясь успокоиться. Такое чувство, будто я кружусь на месте изо всех сил и вот-вот упаду. Стиснув зубы, я сжимаю руки еще сильнее, пока мысли не успокаиваются. Когда они наконец стихают, я глубоко вдыхаю. Слезы невольно текут по щекам, падают вниз без какого-либо повода. Будто сердце и ум не в ладах друг с другом. Сердце помнит то, что ум забыл.
Мне в голову приходит самое странное воспоминание – книга. Что это за книга, о которой Сидни говорила, что я захочу ее увидеть? В этом что-то есть, мысль о ней словно щекочет мозг. Я откидываюсь на подушки, пытаясь вспомнить, в чем же дело, но нахожу лишь пустоту.
Утром раздается стук в дверь, и я сажусь на кровати. Входит смотритель. Вчера он заходил в мою комнату после отбоя, но я сделала, как велела Сидни, и сказала ему, что уже выпила витамины. Я не хотела, чтобы у нее были проблемы из-за того, что она их выбросила. Смотритель не стал сомневаться в моих словах, но я сама сомневаюсь. Почему Сидни захотела, чтобы я нарушала правила?
Смотритель ставит на столик витамины и свежий стакан воды, а затем отходит к окну. Он открывает шторы, и комнату заливает свет.
Я заслоняю глаза руками.
– Доброе утро, – говорит смотритель. – Доктор Грогер хотел бы осмотреть тебя, прежде чем ты вернешься на уроки.
– Спасибо, – отвечаю я. Глаза постепенно привыкают к свету. Я по-прежнему чувствую себя немного заторможенной, в голове туман. Я замечаю, что в стаканчике три розовых капсулы. И одна желтая. Несмотря на данное Сидни обещание, я не хочу нарушать правила. Так что я закидываю таблетки в рот и беру стакан с водой.
Смотритель глядит в окно. Я уже собираюсь запить таблетки водой из стакана, но чувствую, как они начинают растворяться на языке. Внезапно меня охватывает страх, и я тихо выплевываю их обратно в ладонь, а затем прячу под одеялом.
Мне кажется, что непослушание – это ужасно и постыдно. Антон был бы в ярости. Но я знаю, что Сидни никогда не попросила бы меня нарушить правила, если бы у нее не было для этого веских оснований. Она любит меня. И я доверяю ей. Я готова доверить ей свою жизнь.
Смотритель оборачивается. Улыбнувшись, я подношу стакан к губам, делая вид, что проглотила витамины. Он кивает, словно я все сделала правильно, и выходит из комнаты. Я встаю, все еще сомневаясь, правильно ли я поступила. Я принимаю душ, а затем сушу волосы феном, потратив на это немного больше времени, чтобы соблюсти все рекомендации. Я укладываю волосы, чтобы они были слегка волнистыми. Крашусь, подчеркивая форму глаз. «Самые красивые карие глаза, которые я когда-либо видел», – однажды сказал мистер Петров. Крашу губы бледно-розовой помадой, наношу румяна. Покончив с этим, я улыбаюсь, глядя в зеркало. Но почему-то, когда я вижу свое отражение, глаза наполняются слезами. Это пугает, и я быстро отворачиваюсь, прежде чем расплачусь. Какая-то часть меня знает, что я должна рассказать врачу об этих слезах, которые текут без видимой причины. Но вместо этого я решаю, что эти переживания пройдут, как только я вернусь к своему нормальному расписанию.
Одевшись в школьную форму, я направляюсь к кабинету врача, приветственно кивая ученицам, которые встречаются мне по дороге. Некоторые, например Ребекка, смотрят на меня в ответ как на незнакомку. Сидни и остальные, наверное, на пробежке. Видимо, я не увижусь с ними до урока.
Когда я подхожу к кабинету доктора Грогера, Валентина как раз выходит из него. Она поворачивается ко мне и улыбается.
– Привет, Филомена, – дружелюбно говорит она. – Рада видеть тебя снова.
– Привет, – отвечаю я, собираясь пройти мимо нее в кабинет, но Валентина берет меня за руку, и я вскрикиваю от ее внезапного прикосновения.
– Ты принимала витамины? – резко спрашивает она.
– Что? – Я пристально смотрю на нее, удивленная тем, что она задала такой личный вопрос.
Это между мной и Сидни. Мы с Валентиной не были близки – по крайней мере, раньше.