Если сны снятся на иностранном языке, ложитесь спать с переводчицей

Отужинав запеченной на углях рептилией, ничем не отличающейся от курятины, Феликс отправился спать, а Глеб заступил на дежурство. Через два часа они сменились. Поначалу часового пугали пролетающие над головой крылатые собаки, но вскоре он привык и к ним. Впервые в жизни ему доводилось слушать в ночи такое разнообразие птичьих голосов.

Товарищи несколько раз сменили один другого, и перед рассветом снова пришел черед Феликса. Он подбросил дров в костер, и языки пламени принялись жадно лизать свежие поленья. Пламя росло на глазах и в его пляшущих языках ему привиделись горячие испанки. Впервые за много дней захотелось близости с женщиной. Размечтавшись, он заснул, и во сне его посетили эротические фантазии, в которых, как большинство мужчин, он ласкал пышную женскую грудь.

«Необычайно хрупкая девушка в шортиках и футболке на голое тело стояла на островке и, улыбаясь, махала мне рукой. Я бросаю якорь на минимально допустимой глубине и прыгаю с катера в морской прибой. На мне только плавки и большая белая рубаха с длинными рукавами. Солнце стоит высоко, не хочу обгореть. Невероятно тонкая футболка девушки почти не скрывает красоты ее тела. Соски едва заметны и, кажется, что они вовсе спрятались в полусферы груди, а мне безумно хочется, чтобы они превратились в тугие бутоны, в вишенку на пирожном.

Я касаюсь девушки, она не отстраняет моей руки. Осмелев, приподнимаю ее футболку, обнажив янтарное тело. Ее груди коснулись моего торса, и словно электрический разряд прошел сквозь солнечное сплетение. Укротив дрожь, припадаю губами к укрывшемуся соску. Мягкий, как мочка уха, он начинает расти прямо у меня во рту. Кровь приливает к моему «хомячку», доселе спокойно спавшему на мешках. Проснувшись, он встал на мешки, вытянулся во весь рост и от натуги надул покрасневшие щеки…

Вдруг чей-то голос останавливает меня: «Она еще слишком мала для того, о чем вы думаете. Ей всего двенадцать, мистер». Эти слова только усиливают мою эрекцию. Представляете, только двенадцать, и такая большая грудь! Я оглядываюсь вокруг. Никого нет! И вдруг я вижу себя как бы со стороны и мне самому двенадцать лет…»

Выражения «свободная любовь» и «жидкий стул» понятны, но смысл смущает

– Салага?! С кем протрахал нашу жизнь?! – услышал Феликс грубый окрик Глеба, ворвавшийся в его прекрасное сновидение, но глаз открыть не смог.

Он попытался вскочить с закрытыми глазами, но они открылись сами, оттого что в грудь больно уперлось что-то острое. Оказывается, они окружены туземцами, и их копья, украшенные пестрыми перьями, упираются в тела русских. Поодаль стояло десять лучников с луками наготове.

– Нравится картина, Миклухо-Маклай хренов?! Своих мы как-то просчитать можем, а этих папуасов как? Небось, и копья у них отравлены. Чуть пырнет и издохнешь. Явно вымазаны слюной какой-то ядовитой твари. Тут и переливание крови не поможет. Буйвол за двадцать четыре часа сдыхает, а мы к обеду дуба дадим. Так что, «руссо туристо», не рыпайся. Ты и так за сутки две ошибки сделал. Не соверши третьей, фатальной, – выругал товарища Глеб.

Феликс только кивнул головой.

Туземцы жестами приказали им вытянуть руки вперед. Путешественники беспрекословно повиновались. Их связанные руки привязали к бамбуковой жердине, положенной им же на плечи и примотанной шнурами из сырой кожи к их крепким шеям. В такой упряжи никто никуда не рыпнется.

– Слышишь, турист, по всем признакам, это кожа предыдущих лохов, похожих на нас, – съехидничал Глеб, обращаясь к Феликсу.

Тот ничего не ответил. Его достала двухнедельная гонка за собственной жизнью, и он был готов, как жертвенный агнец, подставить горло под ритуальный нож.

– Ладно, Феликс, не дрейфь! От Хозяйки ушли и от папуасов уйдем, – попытался подбодрить его Глеб.