– Домовой, домовой, не играй со мной.

Тетка Вера всегда так говорит, когда не может найти какую-то нужную вещь и подозревает в ее пропаже своего воображаемого домового.

– Мо! – жирным голосом сказал домовой и сунулся мне в лицо усатой мордой.

– Фу! – Я выплюнула мокрую шерсть и разлепила ресницы.

– Ма! – склочным голосом соседа по коммуналке сказал обладатель круглых желтых глаз.

– Да чтоб тебя, Шура! – Я резко дернула плечом и свалила на пол зазевавшегося кота в компактной форме увесистой меховой пирамидки. – Как тебе не совестно меня пугать!

Шуруппак из-под кровати на кошачьем матерном ответно поинтересовался, как мне не стыдно его так редко кормить.

И я бы поверила, что бедный котик голодает и скитается, если бы не знала точно, что скитания его происходят между тремя домами – моим, Лизаветиным и теткиным, и всюду у голодающего бедняжки пятиразовое питание.

– Ладно, идем на кухню, посмотрим, что есть в холодильнике. – Я слезла с теткиной кровати и побрела в пищеблок.

Ночную историю с погашенным кем-то маяком я вспомнила, только когда встала у окна с живописным видом на родные пеструхинские просторы с чашкой свежесваренного кофе. И то лишь потому, что между этим окном и улицей была еще веранда, на ней – диван-качели (их туда Лизка поставила – на калифорнийский манер), а на качелях – тело! Чье именно, понять не вышло, так как оно было ориентировано ко мне задом и укутано пледом.

Я сразу же размашисто прочертила по редким опорным точкам линию сюжета.

Тетка Вера была права, нельзя бросать жилище без пригляда! Едва хозяйка уехала, ее место попытался занять какой-то бомж. Я помешала ему, когда пришла и обосновалась в доме. Бомжу пришлось удовольствоваться верандой, но мой сияющий маяк мешал ему спать, поэтому он сначала вывинчивал лампочку, а потом и вовсе ее разбил. Все очень логично!

Пока я сверлила взглядом внушительную гору под пледом, та заворочалась. Я осторожно, чтобы не звякнула, поставила на блюдце источающую предательский аромат кофейную чашку и шикнула на взлетевшего на подоконник любопытного кота.

– На заре ты его не буди, – сказала я шепотом облизывающемуся Шуре. – На заре оно сладко так спит!

И тихо-тихо двинулась к наружной двери.

Замок я с вечера закрыла, засов задвинула, а боевую щетку оставила за дверью – упущение, однако! Пришлось сначала высунуть одну руку, дотянуться до своего верного орудия борьбы за чистоту и против всяких вторженцев, а потом выдвигаться из дома-крепости целиком.

Вспомнив, что на дощатом полу веранды валяются осколки разбитой лампы, я шагала особенно осторожно. И очень удивилась, увидев, что никакого стекла на полу нет. Все оно аккуратно собрано – не иначе, моей же щеткой! – и поблескивает в коробке из-под лампы, с вечера оставленной в углу. Вывинченная из цоколя металлическая гильза со стеклянными зубами, к которой я не знала, как подступиться, чтобы не пораниться, лежит там же.

Какой хозяйственный бомж!

Или это все-таки теткин домовой постарался?

Вскинув щетку в высоком замахе, я подобралась к качелям на расстояние, подходящее для ближнего боя, но утеряла преимущество внезапности. На предательский скрип доски под моей ногой оккупант обернулся и сонным голосом бросил мне через плечо: