А самое главное это было то, что из сорока двух человек двадцать один были политическими и двадцать один — уголовными.

Скорпионы и фаланги?.. Нет. Скорпионы и пичужки…

Это был худой, необычайно юркий, всегда с прищуренными глазами человек. Звали его "Карзубый" потому, что рот его был полон золотых зубов.

Власть его над своими была непререкаема.

Его понимали с полуслова. Только изредка, для самых молодых, требовался подзатыльник. К общему удивлению, это был еврей.

С первого взгляда было ясно — дело здесь не в физической силе. Во всем величии здесь вставал и господствовал не сразу, но накрепко завоеванный темными и ловкими делами авторитет.

Это был человек, с которым опасно было соперничать и необходимо было дружить.

Эшелон третьи сутки стоял на запасных путях большой столичной станции. Люди не спали. Страдали от жажды. Было томительно до невозможности. Так как это было начало ноября, самые наивные ждали — наступает двадцатилетие — конечно, будет амнистия. Озлобленные скептики именовали их "круглыми идиотами".

В ночь на седьмое прошел слух, что эшелон наконец тронется.

Куда? Неизвестно.

В вагоне были нары. На них с налету, вплотную разместились двадцать человек. Конечно, это были урки.

Двадцати двум предстояло устраиваться как угодно. Карзубый неоднократно предлагал Андрею место наверху:

— Давайте свои вещи.

Конечно, все дело было в вещах.

Вещи, в сущности, были дрянь. Поношенные остатки заграничных путешествий. Но заграничное происхождение и необычный вид делали их для этих наивных ребят лакомой приманкой.

Пойдет эшелон — из-за вещей, конечно, начнется свалка.

Для Андрея дело было не в вещах, а в чувстве достоинства, в характере.

Итак, свалка безоружных с озверелыми ребятами, у которых припрятаны ножи и бритвы. На стороне Андрея — старики, растерявшиеся и просто трусы.

Если б можно было отдать это барахло без потери достоинства, Андрей отдал бы, но подчиниться насилию — никогда! А свалка на ходу поезда, несмотря на его решимость и силу, — это гибель.

Карзубый уделяет Андрею массу внимания.