— А вы из какого купе?

— Все, — важно ответил Шувалов, — мы уже не из какого. Мы сами по себе.

— Из какого они купе? — обращаясь к пассажирам, спросила проводница, но наши герои уже вышли на платформу и отправились к зданию вокзала.

— Чаплино, — прочитал Зуев название станции.

— Родина Чарли Чаплина, — пошутил Шувалов, — здесь же он снимал свою "Золотую лихорадку" — глушь. Вот увидишь, мы застрянем здесь на сутки, а то и двое. Хорошо, если есть пивная, а если нет?

— Пивная уже закрыта, — мрачно ответил Зуев.

— Сегодня, — сказал Шувалов. — Завтра тихо-мирно попьем пива. Посмотрим, чем здесь поят земляков великого Чарли. Ты же знаешь, Чарли любил выпить.

— Он не пил, — так же мрачно ответил Зуев.

— Ну, пил, не пил — у него уже не спросишь. А мы-то пьем.

Вокзал оказался маленьким и подозрительным. Собственно, подозрительно здесь выглядели Зуев с Шуваловым в своих мятых пальто и с опухшими небритыми физиономиями. У входа в здание стоял милиционер. Он внимательно оглядел гостей города Чаплина, но не успел или не сообразил остановить их. Зуев с Шуваловым быстро прошмыгнули внутрь, мгновенно оценили обстановку и вышли через противоположную дверь. Настроение у обоих как-то очень быстро испортилось. Шувалов поднял воротник пальто, чертыхнулся и сказал:

— Может, посмотрим расписание? Надо же знать, сколько и чего ждать.

— Иди посмотри, — ответил Зуев, и Шувалов, бормоча что-то о погоде и расстоянии до Москвы, вошел в здание вокзала и через несколько минут вернулся.

— Поезд завтра в 14.32, кассира нет. Ночевать опасно — милиция. — Зуев помолчал, а Шувалов продолжил: — Ну не на улице же ночевать. Пойдем поищем чего-нибудь. Может, есть гостиница или дом колхозника.

Они спустились по ступенькам на грязный чаплинский тротуар и двинулись вдоль железнодорожного пути.

Пройдя метров триста, они нашли будку то ли стрелочника, а может, рельсового сторожа. В будке было так же холодно, как и на улице, зато не дуло и не капало.

Вначале Шувалов завел разговор о возвращении в Москву. Он начал рассказывать, куда пойдет, что будет делать, но Зуев сидел молча и смотрел в маленькое оконце. Впервые за последнюю неделю он ощущал себя трезвым, и эта трезвость как-то сразу навалилась на него всеми своими проблемами. На работе можно было что-нибудь соврать. Дома придумать сногсшибательную историю с отъездом туда, не знаю куда, и частичной потерей памяти. А потом неделю симулировать пришибленного, но… не хотелось. Почему-то ничего не хотелось, и само возвращение не казалось уже таким необходимым. Там, в Москве, Зуева не ожидало ничего нового, как, впрочем, и здесь, в Чаплине. Как, наверное, и на островах Фиджи или на Луне. Все казалось каким-то старым и потрепанным. Погода ли повлияла так на Зуева или обстановка, но он вдруг с ужасом понял, что ему не интересно, а значит, не хочется жить. Что все происходящее на Земле он уже видел, что произойдет — знает, и нет у него никакого желания дожидаться завтрашнего дня, а завтра — послезавтрашнего. А Шувалов как будто почувствовал настроение друга и тоже притих. Он, собственно, и начал разговор, чтобы развеять скуку, но получилось наоборот. И Шувалов вспомнил о своем доме, о необходимости устраиваться на работу, о предстоящей долгой, холодной зиме. Мысленно он перебирал все, что могло произойти с ним за эту зиму, и не нашел ничего такого, что бы его обрадовало. Не веря самому себе, Шувалов принялся лихорадочно придумывать разные события, вспомнил о дне рождения Кретова, но вскоре понял, что это будет обычная пьянка. Он подумал, не махнуть ли ему на родительскую дачу недельки на две, отдохнуть, посидеть у горячей печки с книгой, но вспомнил свою последнюю поездку на дачу, когда гости, среди которых был и Зуев, побили всю посуду и поломали и без того ветхую мебель. А если уехать тайком, никому ничего не сказав, так уже через два дня он начнет умирать со скуки. И тут Шувалов вспомнил о девушке в белом платье, которую он, наверное, никогда больше не увидит. От этой мысли Шувалову стало так обидно, что он застонал и тем самым отвлек Зуева от подобных же тяжелых размышлений.

— Ты что? — спросил Зуев.

— Ничего, — ответил Шувалов, — зуб разболелся.

Все когда-нибудь кончается. Прошла и эта ночь. Вначале долго, по очереди кричали петухи в разных концах Чаплина. Затем серо рассвело. На улице моросил гриппозный дождь. Какие-то люди, укрывшись целлофановыми пакетами, газетами и накидками, спешили на станцию. И вскоре, завывая по-волчьи, оттуда отошел дизель местного назначения. После этого оба, и Шувалов и Зуев, уснули, как и были, — сидя. А проснулись они около одиннадцати.

Чаплино оказалось небольшим поселком, но уж никак не городом. Сотни полторы дворов, две конторы, столовая и два магазина. Это то, что было на виду. Может, где-нибудь в дебрях населенного пункта и скрывались исторические достопримечательности, но Зуева и Шувалова они не очень интересовали. Все, что им нужно было сейчас, спокойно лежало на прилавках, бродило в бочках, шипело на противнях и булькало в преогромной столовской кастрюле с корявой надписью "первое".