— Они Адольфика убили и меня собираются погубить. — прохныкала девушка, не поднимая головы.

— А зачем ты со своим полюбовником своего хозяина обокрала? — я поднатужился и вытащил два ящика сосисочной консервации из кладовой.

— Я не крала, я только дверь на черную лестницу закрыла и потом его обратно пустила. Он мне жениться обещал. А они его убили… — Акулина протяжно и низко завыла.

— Но сейчас то что сделаешь? Украл твой Адольф хозяйское добро, да еще и первый стрелять, наверное, стал? — я ухватил хныкающую девушку за подмышки и выволок из кладовой.

— А мне тепереча куда податься, коли я в тягости? Только в Неву, утопится?

— Горничная подняла на меня красные и опухшие глаза.

— В хозяйский кабинет веди, где он посетителей принимает. — я стал подталкивать девушку в спину.

— Нет-нет, хозяин узнает, меня совсем убьет! — Акулина уперлась всеми копытами.

— Хозяин тебе спасибо скажет, пошли давай! — я ткнул девицу (или уже не девицу) в мягкий бок под ребрами указательным пальцем, Акулина ойкнула и побежала по коридору.

Очевидно, покойный Адольфик был единственной паршивой овцой в местном стаде, так как в ящиках стола официального кабинета господина Пранка лежала приличная сумма денег. Часть купюр я оставил в столе, часть сунул Акулине, а большую часть, в том числе тоненькие стопочки долларов и английских фунтов, взял себе. И если доллары были более — менее похожи на самих себя, то британская валюта откровенно разочаровала — какие-то расписки, изготовленные типографским способом. Ни портрета короля Георга, ни фрегата «Золотая антилопа», ни богини с вилами — сплошной брутальный текст.

— На. — я протянул девушке записку, в которой коротко, левой рукой, изложил, что группой мексиканских революционеров изобличено логово немецкий шпионов под нейтральным флагом, которые выведены из строя в качестве солидарности трудящихся всех стран, но нужен доктор, так как главный шпион ранен: — Беги на улицу, отдай каким-нибудь революционерам посолиднее, желательно в шляпах. Пусть идут суда и прихватят с собой врача. А сама лучше здесь не появляйся. Сама понимаешь, могут деньги и отнять, а так тебе этой суммы надолго хватит.

Выпроводив спешно собравшуюся Акулину через парадное, я заглянул к раненому немцу:

— Вы как тут? Еще живы? Я послал Акулину к новым властям с запиской, что здесь раскрыто гнездо немецкой разведки, а главный шпион ранен и нужен врач. На этом позвольте откланяться, надеюсь, что больше не увидится.

— Вы понимаете, что вас найдут и заставят за все понести ответственность? — заскрипел зубами Генрих, глядя на зажатые у меня под мышкой альбомы с нумизматическими редкостями.

— Дядя, ты дурак? — очень искренне удивился я: — Ты живешь моей милостью, мне проще было изобразить твое самоубийство твоим же пистолетом. Так ты еще и зубы скалишь. Ладно, прощай, надеюсь, мучительная смерть от перитонита заставить тебя задуматься, что не стоит убивать человека, который ничего плохого тебе не сделал.

Не слушая больше крики и проклятия Генриха, я вышел на черную лестницу, сгибаясь под тяжестью трофеев, вдобавок, зажав под мышкой ту самую кочергу, с которой и началось мое расследование здесь.

На площадке пятого этажа я избавился от кочерги, за пять секунд сорвав с угольного ящика висячий замок и с удовлетворением убедившись в своей правоте — среди угольной пыли лежал джутовый мешок, в который были небрежно свалены тринадцать пропавших у консула альбомов с монетами.

Во двор я вывалился пыхтя и отдуваясь. Если бы кто-то хотел меня подловить, он безусловно сделал бы это шутя — в руках я нес по ящику с сосисочными консервами, а на плече, зажав подбородком узел, мешок с монетами. Второе плечо было занято вещевым мешком с рыбными консервами.

Розвальни с лошадью и ее меланхоличным хозяином стояли на том самом месте, что и час назад.

Я аккуратно спихнул с саней труп Адольфика, или его жертвы, мне было все равно, загрузил на сено, устилавшее дно саней ящики и мешок, и уселся рядом с возчиком.