Но боец не собирался сдаваться. Он нырнул под занесённые клешни и ударил, целя в сочленения сегментов.
Тварь издала оглушительную трель и повалилась на спину, скребя гребнем песок арены. Клешни бестолково мельтешили, пытаясь захватить древко рунки, застрявшей в панцыре.
«…один-один?..»
Болельщики неистовствовали:
– Красава!
– Добивай его!
– О-лэ – олэ-олэ-олэ!
– Молодец, Лёха!
– Мо-чи! Мо-чи! Мо-чи!
– О-лэ – олэ-олэ-олэ!
– Вали гада нах!
Но боец не спешил. Он вытащил из-за пояса клевец – топорик с длинным, слегка изогнутым шипом вместо лезвия (Сергей заметил, что движения его стали неловкими, как бы неуверенными) и шагнул к бьющейся в судорогах гадине. Внезапно ноги подкосились, парень осел, повалился лицом вниз. Из-под живота по песку медленно расползлось тёмное пятно.
Ракопаук наконец перевернулся, повёл буркалами и бочком-бочком посеменил к лежащему врагу.
«…и-и-и – чистая победа! Увы, неправильной стороны…»
Тяжёлый болт проломил хитин и глубоко, по середину древка, вошёл в плоть. От удара ракопаук осел на задние ноги, широко, словно в недоумении, раскинув клешни.
Второй болт ударил чуть выше первого. Тварь издала затухающую трель, суставчатые ноги-ходули подогнулись и жвала уткнулись в песок. Решётка, перегораживающая коридор, поднялась, и на арену высыпали служители в кирасах. Двое подхватили тело неудачника, остальные, вооружённые пиками, окружили поверженного ракопаука и принялись деловито его добивать, целя в стыки хитиновых пластин и белёсые шары глаз.
VII
Чащоба, в которую превратился Ломоносовский проспект, поражала воображение. Джунгли здесь соседствовали с подмосковным осинником, субтропические бамбуковые рощи – с плейстоценовыми секвойями и таксодиями. «Малая Чересполосица – бурчал Гоша – нигде в Лесу больше нет такого салата». На вопрос Егора – «а где Большая Чересполосица?» – он неопределённо хмыкнул.