Задумка Курина не отличалась сложностью: неприятеля следовало пропустить в село и обрушиться на него с двух сторон. Для этого конные под началом Егора Стулова отошли за за речку Вохна, в деревню Меленки, а пешие Ивана Чушкина укрылись в лесистом Юдинском овражке. Им передали приказание: без команды сражение не начинать, сидеть тихо, ждать.
Однако, начальник французского авангарда оказался не так прост. Заняв в два часа пополудни деревеньку Грибово, он выслал к селу Вохна два эскадрона. Первый встал на околице, второй вместе с обозными телегами зашёл в село, и командир через переводчика потребовал старосту. На его зов вышел сам Курин.
Разговор не затянулся. Французский офицер стал требовать муки, круп, овса, обещал щедро заплатить. Курин же, прикинув численность «гостей», приободрился: полсотни кавалеристов в селе, да ещё столько на околице — о чём говорить, когда в засаде, помимо сорока сабель ротмистра Богданского, ещё пять с лишком тысяч! Французов повязали, лишь десятка два отмахались саблями от кос и прорвались к своим. Куринцы кинулись потрошить телеги, а со стороны реки, наперерез отступающим уже неслись с визгом и улюлюканьем стуловцы.
От неминуемого плена французов спасла пехота, выдвинувшаяся из Грибова. Крестьянская конница откатилась назад; Курин же, увидав свою ошибку, стал лихорадочно выстраивать рати. Численный перевес был на стороне крестьян, но с левого фланга уже выкатывались орудийные запряжки, а дальше разворачивалась шеренга конных егерей. Разозлённые потерями (из попавшего в засаду эскадрона ушли едва две дюжины) французы собирались атаковать вдоль дороги, опрокинуть мужицкую пехоту и войти в село. Но сначала, следовало поприветствовать лапотные дружины картечью.
Командир батареи не сомневался, что после первого же залпа противник кинется врассыпную. И тогда начнётся самое страшное для пеших в чистом поле — рубка бегущих. Вюртембержцы отменные рубаки, а кавалерийская сабля образца 1803-го года рассекает тело от ключицы до пояса…
Остаётся лишь гадать, почему французский полковник не позаботился о фланговом охранении. Может, дело в том, что раньше стычки с куринцами происходили в деревнях, в засадах, и ни разу — в чистом поле? А вернее всего, он попросту презирал противника, этих пейзан с вилами и дубинами, и не счёл нужным принимать обычные меры предосторожности.
За что и поплатился.
Штаб-ротмистр приподнялся на стременах:
— Пора! Трубач, «марш-марш»! Орудие — вперёд!
«Днепр» рванул с места. За ним тяжело катилась гаубица, за ней, позади, шагах в пятидесяти галопом шли кавалеристы Богданского.
Витька видел только прыгающую вверх-вниз стерню, клубы дыма, застилающие неприятельскую батарею, огневые столбы, то и дело выкидывающиеся из жёрл, деловито суетящиеся синие фигурки. Триста метров… двести… кавалерия отстала, скрылась в рощице, и Мишка скрылся вместе с ними. Сто пятьдесят метров… сто… Неужели не заметят?
Анисимыч хлопнул Лёху по плечу — пора! Тот резко вывернул руль, Витька кубарем слетел с коляски, а казак уже стаскивал на землю плетёный короб с самодельными картечами.
— Што стоишь? — прохрипел он. — Давай, берись, твою не туды!
И выдал такой загиб, что Витька только рот разинул. Куда подевалась недавняя благость?
Впрочем, сейчас точно не до неё. Номера ухнув, приподняли хобот. Лёха подал «Днепр» назад, соскочил и оскальзываясь на траве, кинулся к орудию, на ходу щёлкая зажигалкой. Фитиль никак не хотел разгораться и Лёха то дул изо всех сил, то принимался размахивать пальником, раздувая едва тлеющую искру.
Анисимыч присел у орудия, провернул горизонтальный винт, прищурился.
— Пали!
Номера отскочили; Лёшка, сделав отчаянное лицо, вжал огонь в затравку. Ударило так, что уши у Витьки заложило, в глазах поплыли разноцветные круги. Орудие отскочило назад, выбросив столб вонючего дыма.
— Накати!
Номерки навалились на колёса, возвращая гаубицу на место.