А Мишка, похоже, обо всём забыл: как глаза разгорелись! Ружьё ему…

— Не, не моё. — поморщился драгун. — Мы его заместо носилок приспособили: намотали шинелишку и понесли товарища нашего. Не донесли, кончился — в живот был пораненый, картечью. Так-то мучился… А ружьецо это — хранцузский мушкетон. Видишь, погон слева, штоб на перевязь цеплять? Кавалеристы ихние с таким ездят. Только негодящий он, ложа пулей стукнута. Кому такая дрянь нужна?

Драгун сильно шепелявил разбитыми губами, то и дело сплёвывая в пыль кровавой слюной. Мишка поднял мушкетон и повертел в руках. Раза в два короче егерских ружей; на ложе сбоку привинчена длинная железная скоба — то самый «погон». Приклад и правда, расщеплён вдоль, изрядный кусок дерева напрочь вырван пулей. Интересно, спасло это владельца? Крови на ложе не видно…

— Если вам не нужно, можно я его себе возьму?

— Да бери, — великодушно разрешил драгун. — мне этого барахла не жалко!

И расхохотался, широко разевая щербатый рот. Другие раненые ему вторили.

Мишка подобострастно хихикнул. Ну и что, пускай разбит! Зато настоящий антиквариат, вещественное доказательство их приключений.

Драгун отсмеялся и принялся показывать, как обращаться с подарком:

— Во, гляди-кось, малец — энто ружейный замок хранцузской батарейной системы. Умеют они, нехристи, военную справу мастерить. Это, значить, курок. Сюды кремень ввинчен…

Он с натугой оттянул пальцем стальной молоточек. Тот встал на стопор со звонким щелчком.

— И что, теперь можно стрелять?

Мишка уже забыл обидный смех и заворожённо глядел на смертоносную игрушку. Он помнил, как ополченец-брадобрей сетовал на ружейную премудрость и старался запомнить каждое движение.

— Стреля-я-ть! Экой ты торопливый! Сначала, следовает открыть полку, вот эдак, — он откинул вперёд блестящую металлическую крышку замка, — потом сдуть, а там уже скуси патрон…

Мишка не понял:

— «Скуси патрон» — это как? Разве патрон укусишь, он же из металла?

Драгун привстал и потянулся к патронной сумке на широченном белом кожаном ремне, висящей на жердине. Порылся, достал скрученный из жёлтой бумаги цилиндрик длиной в полтора пальца.

— Вот он, патрон! Порох и пуля в гумагу завёрнуты, а гумага та салом пропитана, от сырости. А скусывать — энто чтобы пороху натрусить на полку. Затравка называется. Её искра от кремня зажигает, а от того ужо и заряд в стволе выстрел даёт. Пороху на затравку потребно самую малость…

Драгун сунул бумажный патрон в рот и скривился от боли — забыл про выбитые зубы.

— Брось, Федос! — недовольно буркнул другой раненый, судя по мундиру, артиллерист. Правая его нога, распухшая, как бревно, была аккуратно обложена дощечками и замотана лыком. — Не настрелялся, што ль? Кавалерия, одно слово! Неосновательный вы народ, несурьёзный!

— Зато вы, пушкари, сурьёзный, хоть святых выноси! — не остался в долгу драгун. — Жалко тебе? Пущай малец воинскому делу обучится, наука на вороту не виснет. На его век войн, небось, хватит.