— Если случиться может что угодно и, допустим, это случилось, могут в результате этого многие люди умереть ужасной смертью?

— Ужасной?

— Да, сэр. Ужасной.

— Это субъективная оценка. Ужасная смерть для одного может не быть такой уж ужасной для другого.

— Ломающиеся кости, разрывающиеся сердца, раскалывающиеся головы, горящая плоть, кровь, боль, крики… вот про какой ужас я говорю.

— Может, да, вероятно — нет.

— Опять вероятно.

— Скорее всего, они просто перестанут существовать.

— Это смерть.

— Нет, тут другое. После смерти остается труп.

Я уже потянулся за пирожным. Убрал руку, не взяв одно из двух, лежавших на тарелке.

— Сэр, вы меня пугаете.

Сидящая на земле синяя цапля удивляет, когда встает на свои длиннющие ноги-палочки. Вот и брат Джон, когда он поднялся с кресла, вроде бы вытянулся еще сильнее с того момента, как я видел его в последний раз.

— Я и себя напугал, очень напугал, и страх этот со мной уже несколько лет. Со временем учишься с ним жить.

Встал и я.

— Брат Джон… какую бы работу вы здесь ни делали, вы уверены, что ее нужно продолжать?

— Мой разум дарован мне Богом. Моя святая обязанность — использовать этот дар.

Я его очень хорошо понимал. Когда одна из душ мертвых, погибших насильственной смертью, приходит ко мне за справедливостью, я всегда чувствую себя обязанным помочь бедняге.

Разница в следующем: я полагаюсь на здравый смысл и что-то такое, что можно назвать шестым чувством, тогда как в своих исследованиях брат Джон использует исключительно свой интеллект.

Шестое чувство — нечто магическое, предполагающее наличие сверхъестественного уровня. Человеческий интеллект, однако, при всей его мощи и триумфах формируется исключительно в этом мире, а потому способен ошибаться.